— Да, и что они станут делать, — спросил Иасон, — когда отец Йитры спросит с тех детей, которые затеяли дело. Они ведь тоже дети, как ты знаешь, эти подростки, что болтались по тавернам. Но они трусливо сбежали, сбежали раньше, чем полетели камни. Наум, может быть, даже посвятит остаток жизни поиску этих мальчиков.
— Дети, — произнес мой дядя Клеопа, — дети, которые, возможно, даже не понимают, что видели. Что такого, что двое юношей спят под одним одеялом в зимнюю ночь?
— Все уже в прошлом, — сказал Иаков. — Разве мы собираемся теперь начать суд, какого не смогли устроить раньше? Все кончено.
— Ты прав, — сказал рабби. — Но пойдете ли вы к матери и отцу, сделаете ли это вместо меня? Если пойду я, то буду плакать слишком много и слишком долго и разгневаюсь. Если пойдет Иасон, он наговорит много ненужных слов.
Иасон невесело рассмеялся.
— Ненужных слов. О том, что эта деревня — просто жалкая кучка пыли? Да, такие ненужные слова я скажу.
— Ты не обязан жить здесь, Иасон, — заметил Иаков. — Никто не станет уверять, что Назарету нужен свой греческий философ. Возвращайся в Александрию, в Афины, в Рим, туда, куда ты вечно сбегаешь. Разве нам нужны твои философствования? И никогда не были нужны.
— Иаков, будь терпелив, — сказал Иосиф.
Рабби взывал к Иосифу, словно не слышал ни слова.
— Ступайте к ним, Иосиф, ты и Иешуа, вы всегда умеете найти верные слова. Иешуа может утешить любого. Объясните Науму, что его сын и сам был ребенок, так же как Сирота. Ах, бедный Сирота!
Мы уже собирались уходить, когда Иасон боком приблизился ко мне и сверкнул глазами. Я поднял голову.
— Берегись, чтобы люди не начали говорить что-то подобное и о тебе, Иешуа, — сказал он.
— О чем это ты толкуешь? — потребовал ответа рабби.
Он поднялся со стула.
— Не обращай внимания, — негромко произнес Иосиф. — Это пустяки, просто Иасон скорбит и о том, чего нет.
— Как, ты утверждаешь, будто об Иешуа не ходят странные слухи? — спросил Иасон, пристально поглядев на Иосифа, а затем на меня. — Ты же знаешь, как тебя называют, мой молчаливый и неколебимый друг, — обратился он ко мне. — Тебя называют Иешуа Безгрешный.
Я засмеялся, отвернувшись, чтобы не подумали, что я смеюсь ему в лицо. Однако на самом деле я смеялся ему в лицо. Он продолжал говорить, но я его не слушал. Я разглядывал его руки. У него были красивые нежные руки. И часто, когда Иасон разражался гневной тирадой или читал длинный стих, я просто рассматривал его руки. Они вызывали у меня мысли о птицах.
Рабби внезапно схватил Иасона за край накидки и замахнулся на него правой рукой, словно желая ударить. Но он снова опустился на стул, а Иасон залился краской. Теперь ему было стыдно, очень стыдно.
— Но они же болтают? — сказал Иасон, глядя на меня. — Где твоя жена, Иешуа, где твои дети?
— Я больше не стану стоять здесь и выслушивать подобные слова, — сказал Иаков и потянул меня к двери. — Ты не имеешь права говорить так о моем брате, — бросил он Иасону. — Все знают, что тебя гложет. Думаешь, мы глупцы? Ты просто не в силах вынести позор. Авигея тебе отказала. Ее отец выставил тебя на посмешище.
Иосиф вытолкнул Иакова из комнаты, пройдя мимо меня.
— Довольно, сын. Каждый раз ты попадаешься на его удочку.
Клеопа согласно кивнул.
Рабби тяжело опустился на стул и положил руки на пергамент.
Иосиф склонился над раввином и зашептал ему что-то. Я улавливал утешительные интонации, но не слова. Иасон тем временем сверкал глазами на Иакова так, словно тот сделался его личным врагом, а Иаков сопел, поглядывая на Иасона.
— Мало тебе несчастий? — негромко спросил Иасона Клеопа. — Зачем ты вечно изображаешь из себя Сатану? Хочешь судить моего племянника Иешуа, потому что не было суда над Йитрой и Сиротой?
— Иногда мне кажется, — ответил Иасон, — будто я рожден для того, чтобы говорить вслух то, о чем все думают, но никто не осмеливается произнести. Я предостерегаю Иешуа, вот и все. — Он понизил голос до шепота. — Разве одна его родственница не дожидается нынче его решения?
— Это неправда! — заявил Иаков. — Все это нелепые домыслы завистников! Тебе она отказала, потому что ты ветреный, а зачем женщине выходить замуж за ветер, если ее никто не неволит?
Внезапно все заговорили разом: Иасон, Иаков, Клеопа, даже Иосиф и рабби.
Я пошел вниз по улице. Небо было синее, улицы опустели. Никто не хотел выходить из дома после того, что случилось. Я уходил все дальше и дальше, но все еще слышал их голоса.
— Ступай писать письма своим друзьям-эпикурейцам в Риме, — сказал Иаков колко. — Расскажи им, какие скандалы сотрясают жалкую деревушку, в которой ты вынужден жить. Напиши сатиру, почему бы нет?