Женщина ахнула и закивала.
— Святой человек, — сказал Равид. — Можешь ли ты помочь нашей сестре?
Женщина на носилках дернулась, и ее крик разнесся по воздуху, а затем перешел в вой — точно такой, что я слышал на горе. Его вой. И он снова рассыпался смехом.
«Думаешь, сможешь забрать ее у меня? Думаешь, после семи лет ты сумеешь сделать то, что ни один священник в Храме никогда не сумеет сделать? Да они оплюют тебя за твои потуги, оплюют, как плюет она!»
В припадке ярости женщина поднялась, разрывая ремни, стягивающие ее руки. Братья и их жены отшатнулись.
Она была сплошные кости и жилы — и ненависть.
Она поднялась как можно выше и с треском разорвала ремень на шее.
— Сын Давида, что ты можешь поделать с нами? Убирайся от нас. Оставь нас, — шипела она.
Братья были ошеломлены. Женщины закричали.
— Мой господин, ни разу за все эти годы она не произносила ни слова. Мой господин, злой дух убьет нас.
Ремни у нее на груди лопнули. Тяжелые носилки закачались, и вдруг, с неистовым треском, она разорвала последние ремни, которыми были связаны ее ноги. Она поднялась, присела на корточки и резко распрямилась, отшвыривая полог, выскочила наружу, повалилась на песок, но тут же вскочила на ноги с проворством танцора.
Она испустила восторженный вопль. Она закружилась на месте, ужасая своих братьев и их жен.
Старший брат, тот, который напоил меня водой, бросился, чтобы схватить ее.
— Пусть он поговорит с ней! — закричал ему младший брат.
Она выгнулась, захохотала, заворчала по-звериному, а потом едва не упала — ноги у нее подгибались, и, когда она потянулась ко мне, стало видно, что ее руки покрыты кровоподтеками и полосами от ремней. Ее лицо в один миг было женским лицом, а в следующий превращалось в звериную маску.
— Иешуа из Назарета! — взревела она. — Ты хочешь уничтожить нас?
Она присела на корточки и швырнула в меня горстью песка.
— Ничего не говори мне, нечистый дух, — ответил я, склонившись над ней. — Изгоняю тебя, именем Господа Небесного, говорю тебе: изыди из моей рабы Марии. Изыди прочь и подальше от этого места. Оставь ее!
Она изогнулась назад, поднимаясь. Но при следующем крике упала вперед, словно изнутри ее удерживала цепь.
— Во имя Небес оставь эту женщину!
Она упала на колени, ее губы были мокры и дрожали от прерывистого дыхания. Она схватила себя за бока, словно силясь удержать. Все ее тело тряслось, и когда она замахнулась на меня кулаком, показалось, что ее рукой управляет другая рука и она всеми силами сопротивляется собственному жесту.
— Сын Божий, — взревела она, — проклинаю тебя!
— Покиньте ее, говорю вам, все до единого. Я изгоняю вас!
Она дергалась во все стороны, испуская крик за криком.
— Сын Божий, Сын Божий, — повторяла она снова и снова.
Ее тело завалилось вперед, и она уткнулась лбом в песок. Волосы упали, обнажая шею. Звуки, какие она издавала, слабели, тоскливые, умоляющие.
— Изыдите из нее все, один за другим, с первого до седьмого! — произнес я.
Я подошел ближе, встал прямо перед ней. Ее волосы падали мне на ноги. Она протянула руку, словно слепая, нашаривая опору.
— Силой Господа Всемогущего приказываю вам повиноваться! Оставьте сие дитя Господа такой, какой она была, пока вы не вошли в нее!
Она подняла голову. Руки снова зашарили, но на этот раз для того, чтобы она могла подняться, и она поднялась, как будто бы резко вздернутая кверху за волосы.
— Прочь, говорю вам, с первого до седьмого, изгоняю вас сейчас же!
Еще один крик сотряс воздух.
И она застыла неподвижно.
Ее пробрала дрожь, долгая и вполне естественная, преисполненная боли. Она стала медленно оседать, пока навзничь не легла на песок, голова откинулась набок, глаза наполовину закрылись.
Тишина.
Женщины стали отчаянно плакать и истово молиться. Если она умерла, значит, такова была воля Господа. Воля Господа. Воля Господа. Они с опаской приблизились.
Когда Равид и Миха поравнялись со мной, я поднял руку.
— Мария, — позвал я тихим голосом.
В ответ тишина: стоны ветра, шуршание пальмовых листьев, шелест шелковых занавесок на носилках.
— Мария, — позвал я. — Повернись ко мне. Взгляни на меня.
Медленно-медленно она сделала так, как я велел.
— О милосердный Боже, — едва слышно проговорил Равид. — Милосердный Боже, это наша сестра!
Она лежала, словно только что разбуженный человек, слегка недоумевающая и сонная, обводя взглядом всех, кто стоял перед нею.
Я опустился на колени и протянул руки, и она протянула мне свои. Я привлек ее к себе. Она не издала ни звука, но цеплялась за меня, когда я целовал ее в лоб.