— Вот видите — телевизор, — с сожалением и даже с упреком произнесла девушка.
— Телевизер — какая фигня, — придурковато подражая Масяне, подразнил Сингапур и хихикнул.
— Он зомбирует вас, вы уже и говорите не иначе, как фразами из рекламных роликов, — говорила она нравоучительно, — а что будет дальше…
— Дальше предлагаю подняться к Даниле и, по-семейному, за знакомство, во славу Божию, почитать журнальчик — «по пять капель».
— Я не пью, — даже отшатнулась она. — Это плохо, это…
— Понятно, что безнравственно. Но что поделать, мир катится в пропасть и увлекает за собой всех нас… И, кстати, а с чего это я должен, вместо того, что бы, вместе со всем миром, дружненько попивая водочку, катиться в пропасть, идти на какую-то меганравственную, даже не проповедь, а всего лишь лекцию, ее, кстати, сам мессия читать будет?
— Ну что вы, преподобный Мун живет в Америке.
— Тем более. Так с чего я должен слушать вас, может вы какие-нибудь сектанты-педофилы, завлекаете к себе в секту маленьких детишек и всяких там Сингапурчиков — и в Америку на органы, по телевизору такого насмотришься, что и… Вы надеюсь не такие? — строго конфиденциально спросил он.
— Вы говорите такие вещи, что…
— Да вы не бойтесь меня, я никому об этом не скажу, можете мне доверять, я умею хранить такие тайны. Наверняка ваша секта гонима со стороны ортодоксальной церкви…
— Сингапур, — не выдержал Данил, — хорош ее парить, смотри, она аж позеленела (девушка и правда изменилась в лице). Пошли, мне всё это уже осточертело. — Он взял Сингапура под локоть.
— Погоди, — убрал его руку Сингапур. — Последний вопрос. Так, девушка, как вас там, Лиза? Так, Лиза, вопрос архимегасерьезный, и прошу отвечать на него четко, грамотно и без всяких этих ваших нравственных штучек. Готовы? — Лиза ошалело смотрела на него, — Чем ваша религия лучше остальных? Вопрос понятен? Называем основные отличия: от православия, от католицизма и… пусть будет протестантство — все равно я в нем ни черта не смыслю. Слушаю вас. — Неумолимо смотрел он ей в глаза. — Все, Данил, она отвечает, и мы идем, — сказал он, не отводя взгляда от ее нервно перекошенного лица. — Я жду, — на полтона ниже, во внимании склонив голову, заключил он.
— Наша вера, — запинаясь, чуть слышно бормотала Лиза, — наша вера истинная, она… радеет за нравственность… за… целостность семьи.
— Ну я же вас просил, — сморщился Сингапур.
— Если вы так… настаиваете… Вы очень тяжелый человек, с вами очень трудно говорить, вы пугаете меня. Мне… если вы очень этого хотите, я приглашаю вас на лекцию.
— Далеко это?
— Они подо мной живут, — смирившись, сказал Данил.
— Вы можете пройти к нам… в офис, — совсем подавленно сказала она. — Вы можете послушать лекцию и получить ответы на все интересующие вас вопросы. Вам всё объяснят.
— Черт с вами, пошли, — бесцеремонно подхватив Лизу за локоть, Сингапур ввел ее в подъезд. Данил, плюнув, решил больше не противиться, Сингапуру требовался гештальт… в конце концов, не бросать же его одного, Данил направился следом, готовясь к самому худшему. Какой-то меломан, резко, на всю громкость, на полпесни, врубил «Уматурман».
— Понял Антоха, что поступил плохо и то, что развела его колдунья как лоха, — на весь двор реперским речитативом читал «Уматурман». — Но сила иного в антоновском взоре и значит он будет работать в дозоре… И треснул мир напополам… — Данил захлопнул дверь подъезда; музыка оборвалась.
— По темным улицам идет ночной дозор, — уже сам, тихо напевал Данил, поднимаясь вслед за Лизой и Сингапуром по лестнице на второй этаж, где находилась квартира, названная Лизой офисом.
Дверь открыл молодой человек, довольно крепкого сложения, одетый не по-домашнему — в костюме и при галстуке; так же стараясь быть улыбчивым, он поздоровался с Данилой, как со знакомым, протянул руку Сингапуру, представился Валерой.
— Сингапур, — отвечал Сингапур, собираясь уже проследовать в офис.
— Пожалуйста, разуйтесь, — попросил его Валера. Лиза, скинув туфельки, уже зашла в большую комнату. Данил и Сингапур, разувшись, следом.
— Здесь живут люди? — осматривая большую комнату, произнес Сингапур, всё таки (тем более его попросили разуться) он ожидал увидеть обычную квартиру, а здесь… Стены были оклеены какими-то невыносимо-веселенькими голубенькими обоями, по цвету годящиеся, если только для ванной. Возле стен, напротив друг друга два офисных стола, на одном компьютер, на другом стопка брошюр и постеров. За компьютерным столом сидел паренек в очках; увидев гостей, он заулыбался, поднялся, представился Ильей. Квартира была трехкомнатная, из двух других комнат, с любопытством, выглянули еще какие-то молодые юноши и девушки, все, как заученно, улыбались, и каждый подошел поздороваться. Гостям предложили сесть за стол, где лежали стопки брошюр. Сев, Сингапур с любопытством осматривал стены комнаты, где, буквально, везде был портрет какого-то добродушного старика корейца. Он был на больших круглых настенных часах, он был выткан на декоративном коврике, висевшем над дверью, он был написан маслом на холсте, обрамленном в дорогой золотистый багет. Не было свободного места, с которого не наблюдал бы за тобой этот милый улыбчивый старичок в строгом синем костюме и при галстуке. На некоторых фотографиях он был под ручку с не менее милой старушкой-кореянкой. Были плакаты, где старичка окружали счастливые дети; были — где счастливые зверушки: оленята, кролики, котята, были, где и счастливые детишки, и счастливые оленята с кроликами.