– Чего? Я просто вторые джинсы вчера грязью заляпал…
– А о чем ваша повесть?
– Все о том же. Любовь, ненависть, жизнь, смерть, дружба, предательство…
– Какие проблемы волнуют современного автора?
– Семейные.
– Насколько автобиографичные ваши произведения?
– Я автобиографий не пишу.
– А ради чего вы пишете?
– Ради денег, – сказал парень и, круто развернувшись, пошел к барной стойке.
Я наполнил стопку. Парень протянул руку.
…Стопку утащила прямо из-под носа чья-то другая рука.
– Блядство, – пробормотал парень.
Я повернул голову. Водку уносил в неизвестном направлении какой-то известный режиссер. Не помню фамилии. Он носил сразу двое очков: на глазах и на лбу. Наверное, у него очень плохо со зрением.
Я наполнил другую. Парень того заслуживал.
Улучив момент (когда алкоголь и закуски почти иссякли и народ стал расходиться), я выбрался подышать декабрьским воздухом на крыльцо театра. Напарник справлялся.
– Привет, – обратился ко мне стройный мальчик с растрепанной челкой и в узких штанишках. – Дай закурить!
– Не курю.
– Жаль… меня Саша зовут.
– Ты гей, что ли? – довольно грубо спросил я.
– А что, – испугался мальчик, – так заметно?
– Заметно.
Рядом группа изрядно датых прогрессивных авторов утешала плачущую девушку-писательницу, которой, видимо, не слишком повезло в конкурсе. Выведывали номер телефона, поили вином и норовили успокоительно погладить ниже спины.
Девушка явно была не в себе. Всхлипывала:
– Да я… да они там все…
– Как считаешь, вот это ей сейчас нужно? – спросил у меня Саша.
Я покачал головой.
– И я того же мнения, – сказал он и, бесцеремонно растолкав прогрессивную группу, заголосил: – Дорогая-милая, мы с тобой щас идем в туалет, да? – Девушка не возражала. – Расступитесь, молодые люди, нечего глазеть! – заключил Саша и поволок ее в традиционное женское укрытие.
Маневр удался. Я подумал, что Саша – хороший человек и ничего что гей.
Главное, что не пидарас…
А на следующий день я получил расчет и решил поехать домой, навестить родителей. Москва меня уже порядком заколебала.
У входа в метро отирались Шарики в ожидании куска «особой краковской». Бродили страшные бомжи. Висели красочные оптимистичные плакаты.
До поезда оставалось девять часов. Я почесал в затылке, вздохнул и поехал смотреть памятник Пушкину. А кого тут еще смотреть?
Памятник охраняли пузатые милиционеры. Они курсировали от Александра Сергеевича до биотуалета и обратно. Пушкин был зеленого цвета, и на голове его сидел голубь. Птица гордо надулась, взлетев на такую высоту.
Наглядевшись на великого поэта, зашел в кофе-хауз. Заказал чашечку кофе. Так и сидел с этой чашечкой до вечера. Заняв диванчик в углу, раскрыл ноутбук и стал раскладывать «косынку». Затем почитал с экрана Маркеса: «Полковнику никто не пишет». Признанный шедевр не вдохновил. Я решил, что перечитаю его лет через тридцать…
Я что-то совсем не понимал ни литераторов, ни высокую литературу.
В начале десятого прибыл на Ленинградский вокзал. Там было холодно.
В зале ожидания по соседству оказалась компания из трех пожилых рыбаков в пыжиковых шапках. Я так и не въехал: с рыбалки они едут или на рыбалку?!
Раскрыл журнал «Смена», но содержание статьи не отпечатывалось в мозгу.
Первый дышал с характерными хрипами. Точно – астматик. Он то и дело открывал свой рыбацкий ящик, доставал термос с розочкой на боку и, налив что-то горячее в колпачок (держал его только большим и указательным пальцами), прихлебывал маленькими аккуратными глоточками. Его удочки – с самодельными пробковыми рукоятками.
Второй, в камуфляжном ватнике, толстый и краснощекий, без конца балагурил.
Крышка его ящика была обита коричневым дерматином, под которым угадывалась поролоновая прослойка. Пухлые пальцы ковыряли пластмассовую ручку пешни: капли воды срывались с острия на пол, образуя лужицу.
Третий рыбак, худой и морщинистый, с крайне озабоченным видом рассматривал носы своих прорезиненных сапог.
– Ты их кремом помажь, – советовал балагур.
– Мазал уже… все равно трескаются, падлы!
– И тяжелые небось?
– Тяжелые… и стоят нормально…
– Я если б чуни такие обул, ваще, – хрипло рассмеялся первый, обладатель невразумительной обуви (как с плакатов по ОБЖ, посвященных химзащите), – то и с места бы не сдвинулся…
– Епты! Валенки с галошами – хорошо! – сказал балагур.
– Это если, ваще, ручной валки, – ответил первый.
– Трескаются… падлы! – повторял третий. – Трескаются…