Посетители прикрывали рты ладошками и горлышками бутылок.
Мы закусывали водку дольками лимона, насаженными на зубочистки. Порядком надрались. Я уже не понимал, отчего так сильно морщится Курт: от лимона или Мезазоиных босанов. В голове шумело.
Иногда Волкова подбадривала своих дрейфующих лабухов:
– Соль! Фа! До диез!
На гитаре пилил новый фаворит – Саша Агафонов. Высокий длинноволосый блондин с лошадиным лицом и в кургузом пиджачке, под которым была застегнутая на все пуговицы белая рубашка. Обставился дорогущими примочками и теперь извлекал душераздирающие звуки, а еще время от времени его пробирал нотный понос.
– Это двести сороковые? – придуривался Курт. – Ух ты!
– Это уникальный мезостиль, – вторил я.
В общем, мы давили из себя желчь и дерьмо, снимая напряжение.
– Ненавижу ублюдочных педагогов!
– Ненавижу мезозойскую эру!
– Ненавижу, ненавижу, ненавижу…
К нам примкнул добрый поэт и хороший гитарист Степа.
– Если такие умные, почему бедные?
– Не твое дело.
– Видели бы вы свои рожи со стороны. Не нравится?
– А тебе, – ехидно спросил Курт, – ндравица?!
– Почему не уходите?
Курт ответил нецензурно.
– Степ, ты чего хочешь? – спросил я.
– Поджемовать. С вами.
– Мы уже рас-фо-ку-си-ро-ва-ны.
Степа усмехнулся.
– Уссаться можно, – сказал Курт. – Я так и буду джемовать в дрянных кабаках до пенсии? Ура-ура! Смотрите на старого пердуна!
– Все от тебя зависит, – ответил Степа. – Ну так что? Поиграем? Я договорюсь.
– Это болото меня убивает!
– Хорош ныть. Мой принцип: работай, иначе скоро от тебя ничего не останется.
Курт зыркнул исподлобья:
– Сука! Только что-нибудь простенькое. Два аккорда максимум.
– Хочу фанк, – сказал Степа.
Курт придумал нецензурную рифму к слову фанк. Раздались вялые хлопки.
– Спасибо! – раскланивалась джаз-банда. – До свиданья.
– До свиданья, мой друг, до свиданья! – продекламировал Курт.
Через двадцать минут я сидел за барабанами. Курт и Степа строили принесенные из каморки гитары. Звукарь по прозвищу Сектор двигал рычажки на пульте.
Люди таращились. Из любопытного круга выбивался долговязый Агафонов.
Отстроив бас, Курт подошел к микрофону:
– Здравствуйте. Союзмультфильм представляет.
Затем выправил трусы из джинов.
Народ засвистел и загугукал. Курт сделал успокаивающий жест.
– Без пены, сладкие, без пены! – сказал он и повернулся ко мне: – Погнали!
И мы погнали. Народ зашевелился. Два аккорда превратились в мантру, и скоро мысли покинули меня. Есть ритм. Есть кач. Остальное – неважно. Нельзя думать, когда играешь музыку. Думать надо раньше…
Напоследок мы под радостные вопли дважды сыграли гимн всех времен и народов: «Knocking on heaven’s door». Но Курт пел, не стараясь копировать Боба Дилана. Он – пел, как пел. И это было правильно.
Вылезая из-за барабанов, я увидел, что к микрофону пробирается Агафонов.
Степа нахмурился. Курт отошел в сторону и скрестил руки на груди.
Саша сгорбился над говорилкой, отчетливо произнес на весь зал:
– Неплохо, Курт, неплохо. Но – надо заниматься. По ритму плаваешь.
В баре стало тихо. А этот истерический смешок Мезозои был действительно громким. Степа выглядел растерянным. Я с тревогой посмотрел на Курта.
Он не изменил позы. Он сказал:
– Пошли отсюда.
– Куда?
– Не имеет значения. Прочь.
Народ расступился. Мы забрали куртки и вышли на улицу. Оба молчали.
Наконец Курт сказал:
– Здесь нет музыкантов. Здесь только ублюдки.
Я не ответил. Не знал, что говорить. Пауза была мерзкая. Видимо, Курт уже успел пожалеть о сказанном. Я бы точно пожалел.
– Давай к нам, – сказал он, хлопнув меня по плечу. – Думаю, что дорогая будет не против. Чего застыл?
– Думает он. Балаганов, вы – мыслитель?
Перед входом в бар полыхал охваченный осенней лихорадкой клен.
5
– Красные листья падают вниз, и их заметает снег…
Отличная песня. Мощный текст. Плевать на баги типа падают вниз.
Каждый вечер я выходил на променад. Представлял себя героем фильма, и в голове звучал грамотный саундтрек. Порой сворачивал с Невского на Лиговский и шагал до улицы Некрасова, которая мне почему-то была очень симпатична. Улица неширокая, на ней располагается множество всяких забегаловок полуподвальных; кроме того, она может похвастать каменной башкой Маяковского на столбе. Шел по левой стороне и на минутку останавливался напротив особенного для меня дома: разглядывал огромное окно, занавешенное красной тканью. Комнатная подсветка создавала магический эффект.