Ставя вопрос о том, кого римский плебс в 64 г. называл христианами, Робертсон отвечает: «Очевидно, что последователей еврейского мессии, или Христа, — точно так же, как преверженцев Цезаря, называли цезарианцами, приверженцев Помпея — помпеянцами, Ирода— иродианцами»[162]. Отклоняя и другие частные возражения, Робертсон рассматривает более общий вопрос: не является ли этот абзац «Анналов» Тацита христианской интерполяцией или изложением свидетельств самих христиан? Согласно Робертсону, достаточно вчитаться в эти строки, где христианство названо «пагубным суеверием», где слова «гнусность», «ненависть к роду человеческому» вместе с признанием необходимости «крайних наказаний» сопровождают рассказ о гонениях, чтобы понять, что они не могли быть ни христианской вставкой в текст Тацита, ни изложением христианской версии. К тому же, отмечает Робертсон, Тацит, который жил и действовал в непосредственном территориальном и хронологическом «соседстве» с описываемыми событиями, конечно, знал о них не из чужих свидетельств.
Относительно послания Плиния Младшего Траяну Робертсон соглашается с мнением С. И. Ковалева в том отношении, что этот отрывок ничего не дает для рассматриваемого вопроса. Но зато он решительно отклоняет тезис своего оппонента относительно того, что Иосиф Флавий, который ближе всего стоял по своему происхождению и деятельности к Палестине эпохи возникновения христианства, ничего не знал о нем. «Несомненно одно, — пишет он, — если Иосиф все же дал враждебное описание первоначального христианства, то христиане после прихода к власти должны были уничтожить эти строки, как они уничтожили все антихристианские произведения Цельса… Порфирия, Гиерокла, Юлиана, а возможно, еще многих других, о ком мы не знаем»[163]. Он также полемизирует с тезисом о внепалестинском происхождении христианства, утверждая, что весь круг имеющихся материалов указывает как раз на Палестину.
Наконец, Робертсон еще раз ссылается на доводы, приводимые им в книге. Хотя Талмуд не является историческим произведением и состав его пестр и хронологически разнороден, там можно встретить отдельные упоминания имени Иисуса Назарянина. Робертсон считает особенно ценным упоминание имени Иисуса Назарянина в эпизоде, связанном с известным законоучителем равви Акибой, деятельность которого относится к концу I — началу II в. н. э. Он считает, что упоминавшийся там эпизод может восходить ко времени самого Иисуса[164].
Далее Робертсон ссылается и на то, «что ни один из античных авторов, высказывания которых нам известны, не сомневается в историческом существовании Иисуса»[165]: Плиний говорит, что христиане Вифинии «воспевали… Христа, как бога», Лукиан называет Христа «распятым мудрецом», Цельс считает Иисуса «вождем мятежа», Гиерокл описывает Иисуса как разбойника, возглавлявшего шайку в 90 человек (реминисценции III в. о каких-то смутах, связанных с его именем). «Все дошедшие до нас свидетельства евреев и язычников, — заключает А. Робертсон, — равно как и доказательства, вытекающие из самого текста синоптических евангелий, говорят против теории мифа в ее чистом виде (разрядка моя. — М. К.), хотя это не может умалить важности вклада, который эта теория должна будет внести во всякое правильное решение»[166].
Наконец, А. Робертсон останавливается на вопросах датировки раннехристианской литературы. Следует заметить, что упомянутая выше схема относительной хронологии новозаветных произведений сыграла важную роль в их научной критике. Исторически ее достоинство — в самом подходе и этим вопросам и, в частности, в том, что, будучи основана на внутреннем анализе новозаветных произведений и других научных методах, она способствовала развенчанию церковной хронологии. Многие выводы, основанные на таких приемах исследования, сделались общепризнанными. Так, считают, что евангелие от Марка старше евангелия от Матфея, хотя в церковном каноне первым стоит Матфей. То же можно сказать и относительно составных частей одного и того же новозаветного произведения. Критический анализ выявил разновременность и разнородность многих из этих частей, хронологическую непоследовательность их размещения и т. п.
Вместе с тем необходимо иметь в виду, что в рамках этого общего подхода к критике новозаветных текстов пока еще возможны различные решения некоторых конкретных и частных вопросов. И хронологическая цепочка: Апокалипсис — четыре ранних Послания Павла — евангелия — Деяния, которой придерживается ряд известных исследователей, является лишь одной из научных гипотез. Согласно же схеме Робертсона, хронологический ряд составляют: во-первых, подлинные части Посланий Павла, которые он связывает с «мы» — отрывками в Деяниях апостолов. Затем некоторые древнейшие части Апокалипсиса. За ним «первоевангелие», под которым Робертсон подразумевает какое-то утраченное произведение, послужившее основой синоптических евангелий. Что касается канонических евангелий в их современном виде, то Робертсон датирует их временем от 70-х годов I в. н. э. до середины II в. н. э., «когда были добавлены последние штрихи и каноническое четвероевангелие приняло окончательный вид»[167]. При таком хронологическом размещении новозаветных произведений теория «чистого мифа», т. е. эволюции образа евангельского Христа от апокалиптического Агнца к человеку, оказывается невозможной.