Письмо, которое я Ире написал, несло тон уже как бы бывшей помолвки. Я не скупился на чувства, которые раскрывать еще было неудобно, но которые во мне уже были. Я писал, что приеду, как только выпадет окно между дежурствами. Ответ пришел быстро:
"Здравствуй, Мишель"- у меня померкло в глазах. Она спрашивала, не спешу ли я. Что, кажется, я спешу в отношениях. От своей души она меня не отталкивала. Только теперь ее надо было добиваться. Что произошло я не понимал. Я был унижен и растерян. И собирался с силами.
-Почему...ты...так...написала? - начал я когда приехал.
-А как я написала?
-Так.У нас ведь был договор.
-Какой договор?
-Ну, что мы поженимся.
-По-моему, такого договора не было.
-Как?Ну ведь был же у нас разговор в тот раз.
-Миша, по-моему, ты придаешь словам слишком большое значение. Я разве давала тебе обещание?
-...Нет.
-По-моему, ты поспешил с этим письмом. Я был раздавлен.
-И что мы не будем жениться?
-А ты чувствуешь в этом необходимость?
-Ну, ведь тебе же нужен муж?
-Даже если и нужен, по-моему, это не твоя проблема.
-Ну, ведь нужен же.
Не понимая почему она так со мной разговаривает, но чувствуя, что душой она как-то располагается ко мне, я начал ее умолять. Но я не только умолял. Один раз, выведенный ее неопределенностью, я потребовал от нее определения ею моего статуса, пригрозив уйти, если я ей не нужен. Но она не дала отказа. Надежду в ту поездку она мне оставила. Мы стали ближе друг другу. Дома я стал чувствовать себя гостем. Приезд через поездку меня обнадежил:на ее дверях висела тюль, похожая на фату невесты. Я становился своим в доме. К следующему моему приезду тюль исчезла. Я опять почувствовал себя на птичьих правах. В ее исчезновении чувствовалось что-то зловещее. Я как-то постарался о ней спросить в разговоре.
-Мальчишки прожгли спичками,-сказала Ира.
Я успокоился. Мы все чаще стали появляться на людях. Нечто, идущее от нее совпадало с моим отношением к ней, но ее отказ определить мне словами мой статус по отношению к ней меня тревожил и настораживал. Ира заочно поступала в ВУЗ в другом городе. Перед поступлением она приехала познакомиться с моей матушкой. Знакомство проходило так, как это наверное и бывает. Я заставил матушку, делавшую ремонт в доме, слезть со стула и, пытаясь быть торжественным, сказал ей о нашем решении. Матушка из спокойной стала тоже несколько торжественной. Вечером, за столом матушка спросила Иру какого она года. Узнав, что она меня старше, матушка на мгновение поморщилась. "Наверное, подумала о себе",-подумал я почему-то.
В городе, где находился Ирин ВУЗ, жил мой знакомый. Я предлагал ей остановиться у него по его возможности, но хотя она его адрес взяла, она предпочла остаться независимой. Прощались мы у Иры дома. Я уезжал полным, не подкрепляемый ее словами, чувствами. Она меня провожала. Поцеловав ее, я поднялся в вагон и выглянул из него. Она кокетливо помахала рукой, складывая ладошку на поднятой руке пополам. Я почувствовал себя каким-то шизофреником. Приехав домой, я написал ей письмо, в котором тоже оставлял ей только надежду. Она позвонила.
-Это ты так решил поддержать меня перед сессией?- печально спросила она. Я начал ее успокаивать, но чувствовал, что этого бальзама мне не хватает. Оставалось только ждать встречи. После поступления у Иры был отпуск, и ее приезд ко мне планировался однозначно. Время потекло. Наконец-то! Ира приехала с сыном.
Как-то утром позвонил Павитрин после года разлуки.
-Поможешь закидать машину раствора в опалубку? Было солнечное утро.
-Поедем?- спросил я Иру.
-Поехали.
Машина в тот день не пришла.У нас договор был до обеда. Павитрин с братом сварили картошку. Сели. Забыли о ложках. Они, развалясь, сидели на своих стульях и переглядывались друг на друга, не желая идти.
-Хо, мужики!- презрительно сказала Ира. Она встала и принесла ложки.Этой решительности у меня как раз и не хватало. Мы уехали. Вскоре из-за непонимания друг друга у нас опять случилась ссора. Своим недоверием была виновата она, резкостью -я. После каждого его проявления я все больше чувствовал себя одиноким и раздражался этим, так как она присутствовала рядом.
-Ты что так всю жизнь собираешься жить?- спросил я.-Собирай тогда свои вещи и уезжай домой.
Говоря так, я надеялся, что она не уедет. Хотелось как-то с позиции силы отреагировать на случившееся -как это она делала по отношению ко мне. Но я переборщил. Она собралась и уехала. И тут я сразу понял как выглядит позиция силы.
В первую же ночь мне приснился сон, в котором она мне пела "Яблони в цвету" и ароматы яблок и зелени перевивались с ароматами, шедшими от ее тела и голоса. Утром как-то без задней мысли я однозначно знал что мне делать. Я пошел на автовокзал и взял билеты.
-Все. Хватит.Я тебе не пятилетняя девочка разъезжать неизвестно с какой целью по людям. Я душой почти стоял на коленях. -Нет.
Я уехал ни с чем. Поехав на огород, я смотрел на столбы для забора, которые вкапывала она с сыном, ведро, в котором варил гудрон Данил. И вдруг меня начало осенять. Я свободный человек, парень. Действительно моя психика не в порядке. Я сам ей об этом говорю. Разве не имеет она право на недоверие, когда я позволил ей написать вместо напутствия такое. Разве не имеет она право оберегать свою душу, когда она отвечает за судьбу другого беззащитного человека в этом жестоком мире. Я начинал открывать в ней новые глубины. Моя душа в них проваливалась. Я помчался домой, хотя только пришел на огород. Расстояния для меня не существовало.
Моя настойчивость ее смягчила. Она не стала отбирать у меня последней надежды. Однако поднимать вопрос, о том, когда она снова приедет в Благовещенск окончательно, мне было страшно. После ее отъезда, я сразу уволился из Усть-Ивановки. Причин было 2. Прошло уже 4 месяца, как я там работал, но мне не начисляли денег, положенных за вредность работы. Психология кнута была еще в силе, которой потворствовало еще мое неудобство часто требовать деньги для себя. Себя я настраивал на два месяца голого оклада, с надеждой подойдя к старшей медсестре после первого. Настойчиво предупредил после второго. После третьего мне ткнули на пыль под одной кроватью.
-Она стоит сто рублей?-спросил я.Это было бессовестно тем более, что при сдвоенном и строенном с другими санитарами дежурствах заставить работать больных, сестры бежали охотней ко мне. Сказать им было нечего. Как-то вечером, когда из дежурной смены я остался лишь с молоденькой сестрой, раздался звонок в рабочий вход. Я открыл дверь. На пороге стояли 2 наших выпивших санитара с таким же дружком. Они вошли.
-Позови Убаревича.
Это был единственный больной, который у меня в груди вызывал постоянное что-то. Уже месяц, как он постоянно сам кормил больного, который, будучи привязанным к кровати, смыслом своего полубреда и видом представлял забавную картину.