Богословы говорят о «сакрализации нравов» в тогдашнем иудейском обществе. Хотя определение это не кажется особенно удачным, с большими оговорками и уточнениями с ним можно согласиться. Таким образом, получается, Иисус своими высказываниями и своим поведением нарушил эту сакральность, оскорбил религиозные чувства евреев. Реакция последовала незамедлительно.
То, как в Евангелиях объясняется передача подсудимого в руки римлян, вполне согласуется с историческими данными. Еще в 57 г. до н. э. проконсул Авл Габиний ограничил сферу действия иерусалимского синедриона; в дальнейшем у него были изъяты многие функции, в том числе ведение обычных уголовных дел. Исключение представляли религиозные преступления. По ним синедрион мог выносить смертные приговоры, но они подлежали рассмотрению и утверждению римским наместником. Приведение приговоров в исполнение также было делом римлян. «Нам не позволено придавать смерти никого», – говорили иудеи Пилату, требуя казни Иисуса (Ин 18:31). Таким образом, в деле Иисуса синедрион был судом первой инстанции, а римский наместник – высшей.
Обвинители понимали, что те чисто религиозные основания, по которым они приговорили Иисуса к смерти, не произведут на римского наместника должного впечатления. Вряд ли Пилат проникнется их идеей сохранить чистоту иудаизма. Поэтому пред лицом имперской власти обвинители выделили и использовали одну из сторон мессианского учения, – именно то, что Мессия Израилев должен был стать светским правителем, Царем Иудейским. У Луки политическая окраска обвинения выражена наиболее четко: старейшины доносят Пилату, что подсудимый называл себя Христом Царем (23:2). Иисус представлялся мятежником, покушающимся на реальную власть, ту власть, которая принадлежала римскому императору (Кесарю). В доказательство обвинители заявили о том, что Иисус запрещал давать подать Кесарю (Лк 23:2) [28]. «Если отпустишь Его, ты не друг Кесарю, – кричали иудеи Пилату, – всякий, делающий себя царем, противник Кесарю» (Ин 19:12).
Евангельскую сцену суда Пилата можно считать вполне достоверной, не смотря на то, что содержание процесса приверженцы Иисуса могли знать только очень опосредствованно. Не исключено, что представление о происходившем с Иисусом в претории сложилось на основании целого ряда аналогичных случаев, когда к римскому суду привлекались те или иные деятели ранней Церкви. Собственно картина суда Пилата окончательно нарисовалась только в последнем Евангелии; синоптики говорят лишь, что подсудимый большей частью отмалчивался, а судья этому весьма дивился. Некоторые детали, внесенные сюда Матфеем, – отзыв Пилата об Иисусе как о Праведнике (27:24), вмешательство в ход дела жены наместника (27:19), торжественное умывание Пилатом рук [29] (27:24), – не принадлежат первоначальному преданию и появились позднее в результате полемики между христианами и иудаистами.
К раннему преданию, видимо, относится воспоминание о нерешительности Пилата в деле Иисуса. Об этом рассказывают все евангелисты. Римлянин нашел вину галилейского пророка меньшей, чем вину убийцы Вараввы и даже будто бы собирался отпустить Иисуса по случаю праздника Пасхи, но в конце концов уступил решительному требованию иерусалимских старейшин и возбужденной ими толпы привести в исполнение смертный приговор. Такое поведение Пилата не очень вяжется с тем, что повествует о нем Иосиф Флавий. Обычно Пилат сурово пресекал мессианские движения и за чрезмерную жестокость, проявленную позже в Самарии, вынужден был даже оставить пост наместника (Древности, XVIII 4.1-2). Но не будем отрицать евангельскую версию. Мы уже видели, что в некоторых обвинениях, выдвинутых против Иисуса, иерусалимляне явно перегнули палку. Возможно, это открылось Пилату, который почувствовал в деле Иисуса больше эмоций, нежели конкретных улик.
Весьма показателен способ казни Иисуса. Хотя в Талмуде не предусмотрено распятия преступников [30], в Иудее оно применялось еще со времен персидского владычества (1 Езд 6:11), а у римлян было особенно распространенным. Трудно представить, чтобы столь страшная и позорная казнь («мучительный ужас» (crucis terror) по выражению Цицерона [31]), которой подвергались рабы и которая постигла основателя христианства, была вымышлена задним числом его почитателями. Все теологические рассуждения и объяснения на этот счет – это объяснения постфактум. Подобные же рассуждения могли появиться при любой другой казни, и более благородной. Но то, что в предании о смерти Иисуса тем не менее фигурирует распятие, свидетельствует в пользу того, что именно оно и имело место [32]. Непоследовательность евангельского рассказа видится только в том, как и где погребли тело Иисуса. По римским и еврейским обычаям казненных преступников запрещалось хоронить обычным образом. Тела их закапывали в общей яме в специально отведенном для того месте (М. Санг 6.5). Об Иисусе же сообщается, что он избежал подобной участи и был погребен как обычный умерший со всем подобающими церемониями. Если бы рассказ об этом не сопровождался никакими особыми пояснениями, он вызывал бы полнейшее недоверие. Однако то, что в этом месте на сцену выводится влиятельный в Иерусалиме человек – Иосиф Аримафейский, – до некоторой степени проясняет ситуацию. Тело Иисуса не угодило в общую яму только благодаря ходатайству Иосифа перед Пилатом о выдаче ему тела казненного. Такое стало возможным, вероятно, потому, что мертвый пророк уже не заботил вчерашних обвинителей, после распятия переставших отслеживать происходящее с ним.