С.: Нет! Ведь знание может быть очень пагубно. Нередко возникает соблазн использовать его. А с неполным знанием ты можешь подвергнуть опасности себя и других.
Я поблагодарила его за предупреждение. Эта вспышка была совершенно неожиданна и абсолютно не соответствовала характеру тихого Садди. Он и раньше отказывался отвечать на вопросы, но никогда так решительно. Я до сих пор удивляюсь, что же мы такого спросили, что вызвало столь сильную эмоциональную реакцию. Я вернулась к вопросам, на сей раз с несколько большими предосторожностями.
Д.: Ты когда-нибудь слышал о книге, которая называется Каббала?
С: Некоторые из нас ее читали. Да, у нас есть свитки, в которых есть кое-что из написанного в ней.
Д.: Это сложная книга?
С: Все сложно, если начнешь усложнять. Она объясняет многие законы природы и соотношения сил, и то, как использовать это себе во благо. И как открыться тому, чем окружают нас вселенные, — в этом мире и в иных.
Садди не знал, кто был автором Каббалы, но она была древнее, чем многие книги из тех, что у них были.
Позже, когда у меня появилась возможность провести дальнейшие исследования, я, кажется, поняла, почему вопрос Харриет так расстроил Садди. Я обнаружила, что иудаист-ское богословие разделено на три части: первая — это Закон, которому обучались все дети Израиля; вторая — это Мигина, или душа Закона, которая открывалась раввинам и учителям;
третья часть — это Каббала, душа души Закона, заключающая в себе тайные знания, и открывали их только высшим посвященным из числа иудеев. В Мидрашим объяснялись приемы, к которым прибегали для упрощения или более полного объяснения Законов. Очевидно, мы по незнанию вторглись в запретную область учения, которым жил Садди и другие ессеи. Возможно, этим и объясняется его эмоциональная вспышка и предупреждения, касающиеся употребления слов силы и разговоров о вещах, в которых мы совершенно не разбирались.
Переводчики свитков Мертвого моря упоминают и Дамасский документ, полагая, что, видимо, существовали и другие ессейские общины, и одна из них, вероятно — в окрестностях Дамаска. Но, спросив о ней, я коснулась запретной темы. Садди ответил уже знакомым «я не буду говорить об этом». Было странно видеть, как беспокоили его некоторые вопросы, тогда как на другие похожие вопросы он отвечал без малейших затруднений.
Д.: А ты знаешь что-нибудь о группе ессеев в Александрии?
С. (после долгой паузы): Мой отец говорил, что недавно рассказывали про каких-то учителей, которые пошли, но не в Александрию, а просто в Египет. Но я не знаю. (Спрашивал ли он у отца?) Других общин много. Я знаю об одной в Египте. Несколько таких есть в землях, прилегающих к Израилю, Иудее (название следующей страны было неразборчиво, на слух воспринималось как Год). Их много. Наша здесь, в Кумране, — может быть, одна из самых больших, но она не единственная.
Странно, что Садди отказался говорить только о Дамасской общине. Он сказал, что, насколько ему известно, другие общины были такими же изолированными, и все они создавались на том же основании, которое было в Кумране: на накоплении и сохранении знания. Они вовсе не были одиночными, изолированными группками.
С: Если бы нам пришлось хранить знание, замкнувшись в нашем собственном маленьком мирке, как бы оно тогда сохранилось? Если бы мы оберегали его и ни с кем не делились? Стало быть, должны быть и другие.
Д.: Кое у кого сложилось вот такое представление: ессеи — очень замкнутая группа, которая ни с кем не общается и не распространяет знания.
С: Эти кое-кто — дураки.
Ученые и местные арабы перерыли все пещеры в окрестностях Кумрана в поисках новых свитков и их фрагментов. В одной из пещер, среди остатков просевшей каменной кладки стены, они наткнулись на редкостную находку: два медных свитка. Материалом для свитков всегда служили либо папирус, либо пергамент. Здесь же материал был весьма необычен. Изначально оба этих свитка представляли собой единую полосу около двух с половиной метров в длину и примерно тридцать сантиметров в ширину, которая позже почему-то была разрезана на две части. Археологи увидели отчеканенные на меди знаки, что тоже было весьма необычно. Однако погода и время взяли свое. Медь до такой степени окислилась, что свитки сделались опасно хрупкими для того, чтобы с ними работать. Они были такими ломкими, что невозможно было их развернуть. На протяжении четырех лет ученые бились над задачей, как развернуть свитки, не повредив их. В конце концов английский профессор X. Райт Бейкер из Манчестерского университета разработал оригинальный метод, который заключался в том, что свитки разрезали на полоски. Этот метод оказался настолько удачен, что не было утрачено ни единой буквы.