Я хочу предложить гипотезу, что у Иисуса, вероятно, не было определенной, унифицированной, сознательной цели, что отсутствие такой программы a priori вероятно, и что это хорошо согласуется с историческими фактами (р. 141).
Предостережение Кэдбюри против наложения современных категорий и способов мыслить на древний мир полезно, но в данном случае не убедительно. Сознательно задуманные программы были не так уж чужды древнему миру, как он полагает, и нам не надо далеко ходить за примерами. Две сектантских или полусектантских группы в иудаизме времен Иисуса имели такие программы: хаверим и ессеи 66. Первые хотели освятить жизнь целиком, сделать обычную жизнь такой же святой, как храм, наполненный присутствием Бога 67. С этой целью они договорились брать в руки, продавать и есть пищу фактически той же чистоты, какую Библия предписывала служащим в храме священникам. Целью ессеев (это известно из Рукописей Мертвого моря) был очищенный, «истинный» Израиль (хотя этот термин не вполне точен) 68, состоящий из тех, кто посвятил себя соблюдению «завета Моисея», как его интерпретировали лидеры секты. Для достижения этой цели они шли на крайние меры, такие как обобществление имущества и очень строгое ограничение общения с посторонними. После распятия Иисуса его последователи образовали секту или полусектантскую группу внутри иудаизма. Есть все основания приписывать им такую же степень преднамеренности, какую мы приписываем хаверим и общине Мертвого моря. Их программа, в том виде, как она появляется, например, в письмах Павла, была ясной и открытой, и она определяла их деятельность. Они намеревались подготовить Израиль и — во вторую очередь — «полное число»» язычников к возвращению Господа 69. С этой целью они организовывали миссии, распределяли ответственность (Гал. 2:6—10) и даже провели совещание, чтобы убедиться, что их попытки объединены общей целью (Гал. 2:1 сл.).
Таким образом, вопрос не в том, ставили себе древние люди и древние евреи в частности цели или не ставили, строили они свои действия в соответствии с целями или нет. Они это делали. Вопрос в том, можно ли цели Иисуса вывести из результатов его деятельности. Можем ли мы, например, провести границу между целями Иисуса и целями его последователей после его смерти?
До сих пор я настаивал на том, что историк должен исследовать этот вопрос и проверить данные. Это не тот вопрос, который надо выбросить из головы как неуместный по отношению к древнему миру или неподходящий для богословия (часто боятся, что избыток истории нанесет ущерб вере). Разумеется, мы не должны игнорировать факты.
Однако мы должны обратить серьезное внимание на одно из предостережений Кэдбюри. Я имею в виду его замечание об огне и дыме. Между ними не всегда имеется точное соответствие. Это правда, что ранняя церковь пришла к вере в то, что Иисус был существом трансцендентным, что Бог послал его, чтобы спасти мир, что он скоро вернется в славе, и что все, кто поверили в него, будут спасены. Историки должны попытаться объяснить происхождение и развитие этих и других верований, но было бы безрассудством, если не хуже, сходу утверждать, что исторический Иисус должен был соответствовать таким верованиям. Кажется внутренне правдоподобным, что верования, касающиеся отношения Иисуса к Богу и его близкого возвращения, весьма сильно зависели от явлений воскресшего. Несомненно, именно такое явление убедило Павла, что Иисус не напрасно умер (Гал. 2:21) и что он вернется с неба (1 Фесс. 4:16) — верования, которых Павел придерживался, не имея привилегии знать Иисуса. В области догматической веры мы имеем много дыма — много прочных верований — но мы должны быть очень осторожны, описывая породивший их огонь.