Второе. Опора на высказывания ведет к ложной идее, что можно добиться хороших исторических результатов, оценивая достоверность высказываний с помощью разного рода «критериев». Кроссан, например, работает очень продуманно, но с двумя основными критериями: датировка и многократность свидетельств. Мы уже видели, что его список материалов, хотя и претендует на многое, очень спорен и представляет выводы, достигнутые иным способом. Вообще представители «нового поиска» указывают–таки, вопреки себе, на верный подход: ученый должен работать с глобальными гипотезами, и уже от общей картины идти к решению частных вопросов. Если же мы имеем дело с евангельскими перикопами, — там всегда оказывается много званых, но мало избранных. Этого верного подхода я и буду, не скрывая того, придерживаться в настоящей книге. Мне кажется, так я смогу и больше отдать должное существующим данным.
Третье. Возобновленный «новый поиск» работает с отжившей концепцией христианских истоков[300]. Это бультмановская картина, с вариациями:
• деиудаизированный Иисус, проповедующий демифологизированную, «вертикальную» эсхатологию[301];
• распятие без ранней богословской интерпретации;
• «воскресение», состоящее из прихода к вере, некоторое время спустя, одного из раннехристианских движений;
• раннее сапиенциальное/гностическое движение, пересказывающее афоризмы учителя, но не интересующееся историей его жизни;
• Павел, изобретший эллинистический культ Христа;
• синоптическая традиция, в которой афоризмы–перекати–поле, остановившись, обросли мхом нарративной структуры и постепенно застыли в форме Евангелий, где основной смысл деятельности Иисуса, в выдуманной псевдоисторической канве, изменился или потерялся.
На самом деле, эта современная картина и есть настоящая выдумка. Одно время она казалась полезной. По–моему, это время истекло.
Что касается метода, то мы сейчас в том же самом месте, что и в начале XX века. Как писал тогда Швейцер, сравнивая свою работу с книгой Вреде о Марке, вышедшей в то же время:
[Эти две книги] написаны с довольно разных позиций: одна — с точки зрения литературной критики, другая — с точки зрения исторического признания эсхатологии[302].
Швейцер, — сам затративший массу сил на опровержение прежних биографий Иисуса, — усматривал здесь совместную атаку на ложные «исторические» схемы и использование их рядом ортодоксов. Однако, когда общий враг повержен, совместная идиллия кончается: подходы смотрят друг на друга и видят, что они несовместимы.
Здесь пути расходятся… С одной стороны, эсхатологическое решение, сразу возводящее марковское повествование, во всей его противоречивости и непоследовательности, в ранг подлинной истории; с другой, — литературное решение, считающее несообразный догматический элемент интерполяцией первого евангелиста и полностью исключающее из жизни исторического Иисуса мессианские притязания. Третьего не дано[303].
Прежде чем приступить к подробному изложению собственной позиции, Швейцер подробно излагает и резко критикует взгляды Вреде[304].
Сейчас, в конце XX века, возобновленный «новый поиск» угодил на Wredebahn`e в «пробку», а на Schweitzerbahn`e можно развить хорошую скорость. Конечно, я несколько упрощаю картину, — можно сделать еще ряд оговорок и уточнений. Но я верю, что «третий поиск» имеет куда большие шансы на успех, чем существенно от него отличающийся «новый поиск». «Семинар по Иисусу» считает, что осмысливать Иисуса лучше не в контексте еврейской эсхатологии, особенно апокалиптики. Поэтому он объявил марковское повествование выдумкой. «Третий поиск», не впадая в упрощенную апологетику Мк, помещает Иисуса именно в его еврейский эсхатологический контекст и видит перед собой широкие перспективы для дальнейших исторических исследований.
Конечно, за прошедшее столетие многое изменилось. Существенно изменились и оба эти направления. Последователи Вреде не только заняли более скептическую позицию, но и стали заметно легковернее в других вопросах. Историки, не желая мириться с вакуумом, возникшим после отвержения Мк как чистой выдумки, создали концепции, которые нелегко критиковать по одной простой причине: они абсолютно безосновательны. Самоуверенные реконструкции Q, его редакций и стоящих за ними общин выдают готовность уверовать во все непохожее на Марка или, тем более, Павла. Основной тезис Вреде оказался неадекватным, но его не отбросили, а модифицировали, придали ему еще более экстраординарные формы. Что касается продолжателей Швейцера, то они уточнили понимание еврейской эсхатологии и апокалиптики. Сейчас все чаще ставится под сомнение одно из самых известных представлений Швейцера: «апокалиптика» была для него (и впоследствии еще лет 90) синонимом конца нашего пространственно–временного континуума. Теперь очевидно, что это — странное буквалистическое толкование того, что в I веке понимали метафорически[305]. Наука на месте не стоит.
301
Не смущает ли представителей «нового поиска» и сторонников кинического Иисуса проблематичная в политическом плане аналогия между ними и теми немецкими учеными, которые в 1920–х и 1930–х годах свели специфически еврейские особенности Иисуса и его вести почти к нулю?
304
Ibid., 336–348, 348–395. Ср. также 400 (слова, применимые не только к современникам Швейцера, но и к «семинару по Иисусу»): «Существовал страх, что признание важности эсхатологии лишит Его слова актуальности для нашего времени. Отсюда возникал лихорадочный поиск элементов, не обусловленных эсхатологически. Сколько радости было, когда находилось высказывание, не требовавшее эсхатологического истолкования, — хоть оно убереглось от надвигающейся катастрофы!».