3. У Луки (24:50–53) вознесение происходит, но на сей раз в Иудее, в Вифании, близ Иерусалима.
4. У Иоанна (21:1-25) Иисус покидает своих учеников в Галилее, но уже не на горе, а выйдя на берег из рыбачьей лодки Симона Петра, на побережье Тивериадского моря, и о вознесении ничего не говорится.
А ведь между вознесением в Вифании и вознесением в Тивериаде или на горе (Гамала) 110 километров по прямой, то есть около 150 километров по дороге.
Можно ли представить, чтобы апостолы не запомнили точное место расставания с Иисусом после подобного пешего перехода? Можно ли представить, чтобы два евангелиста забыли о таком чуде, как вознесение Иисуса в воздух у них на глазах?
Значит, дело было не так, как столь противоречиво и несвязно рассказывают нам. Если это еще вызывает сомнения, достаточно обратиться к стиху Матфея, упоминающему один странный нюанс: «Одиннадцать же учеников пошли в Галилею, на гору, куда повелел им Иисус, и, увидевши Его, поклонились Ему; а иные усумнились. И, приблизившись, Иисус сказал им…» (Матф., 28:16–18).
И речь резко переходит к обещанию, которое он дает им: «И се, Я с вами во все дни до скончания века» (Матф., 28:20).
Итак, увидев его при полном свете на вершине горы, они поклонились из уважения к своему легитимному царю. Но тем не менее они совсем украдкой глянули на него, и то, что они увидели, вызвало у них сомнения. Это не был в точности привычный Иисус, в чем-то он отличался; имитация ран была несовершенной; некоторые стигматы страстей отсутствовали; и, может быть, близнец не был полным двойником Иисуса.
Следствие этого сдержанного сомнения — вежливая, но характерная нерешительность.
Глава XXIII. Искупление
Ибо Я милости хочу, а не жертвы, и Боговедения более, нежели всесожжений.
Осия, 6; 6Виктор Гюго очень хорошо поставил проблему: «Искупление — это Бог Справедливый, заставляющий страдать Бога Невинного, чтобы умилостивить Бога Доброго».
Примерно как если бы снисходительный учитель, устав наказывать дерзких и неугомонных учеников и придя от этого в отчаяние, закатил на их глазах показательную трепку единственному почтительному и послушному ученику, чтобы получить возможность отменить все наказания шалопаям, потешающимся при виде этого зрелища.
Но — скажет верующий читатель — это же сам Бог в своей бесконечной любви занимает место человека, жертвует собой и страдает вместо него. Пусть так, допустим. Значит, благодушный учитель закатил трепку самому себе на глазах и к великой радости шалопаев, покатывающихся со смеху.
Поставить проблему — значит выделить ее неправдоподобные стороны.
Классическому иудаизму, и прежде всего саддукеям, было чуждо представление об упадке душ и о их восхождении к Истоку. Это понятие было присуще александрийскому гностицизму, и, похоже, впоследствии его усвоили и очистили ессеи.
Это восхождение к Плероме, сквозь сферы и вопреки сопротивлению архонтов, требовало ритуала теургической формы, а также аскезы. Его должна была совершить сама душа, конечно, при помощи тела, но фактически одна. Во всяком случае, кровавое человеческое жертвоприношение никоим образом не могло освободить все человеческое сообщество в целом. Требовать столь варварского акта было бы недостойно Всевышнего Бога, и в высшей степени несправедливым было бы освобождать тех, кто ничего для этого не сделал, да и не слишком об этом беспокоился.
К тому же об этом очень хорошо сказали израильские пророки. Судите сами.
Вот прежде всего выдержка из Второзакония, вывод из заповедей, данных самим Богом Моисею на горе Синай, согласно преданию Ветхого Завета. Нам представлялось бы нелепым отрицать его фундаментальную важность. Слова Бога, якобы сказанные Моисею, и обобщения Павла в его Посланиях, за которые несет ответственность только он сам, довольно сильно различаются. Вот это место:
«Отцы не должны быть наказываемы смертию за детей, и дети не должны быть наказываемы смертию за отцов; каждый должен быть наказываем смертию за свое преступление» (Втор., 24:16).
Теперь Иеремия:
«В те дни уже не будут говорить: „Отцы ели кислый виноград, а у детей на зубах — оскомина“; но каждый будет умирать за свое собственное беззаконие; кто будет есть кислый виноград, у того на зубах и оскомина будет» (Иер., 31:29–30).
«О Господи Боже! <…> Которого очи отверсты на все пути сынов человеческих, чтобы воздавать каждому по путям его и плодам дел его…» (Иер., 32:17–19).
Теперь Иезекииль:
«И было ко мне слово Господне: зачем вы употребляете в земле Израилевой эту пословицу: „Отцы ели кислый виноград, а у детей на зубах оскомина“? <…> Не будут вперед говорить пословицу эту в Израиле. <…> Душа согрешающая, она умрет; сын не понесет вины отца и отец не понесет вины сына, правда праведного при нем и остается, и беззаконие беззаконного при нем и остается.