б) Дальше, его не узнали паломники, идущие в Эммаус. Только после того, как он повторил жесты и слова Тайной вечери, его опознали как Иисуса. Но, как все восточные люди, они любили чудеса и предположили, что он преобразился, чтобы иудеи и римляне его не опознали (Лук., 24:13–32). И они, не зная этого, были правы]
в) Он «в ином образе» явился двоим из них (Марк, 16:12), которые его тоже не узнали. Значит, он был все еще загримирован, он продолжал скрываться, потому что по-прежнему чего-то боялся.
г) С другой стороны, когда Матфей рассказывает о последнем явлении Иисуса одиннадцати, «в Галилее, на горе», он говорит: «И, увидевши Его, поклонились Ему; а иные усумнились» (Матф., 28:17). Конечно, они подозревали какой-то подвох.
д) Наконец, все эти «явления» имеют обычный материальный характер. Иисус ест и, следовательно, поглощает пищу. Видение этого сделать бы не могло (Лук., 24:38–43), поскольку это предполагает наличие органов и функций, пищеварительных и выводящих.
Из наших критических замечаний можно заключить:
1) они его не узнают, значит, это не он;
2) он ест и пьет, значит, это обычный человек;
3) он производит те же обряды, что и Иисус, значит, это все-таки он или по крайней мере кто-то, кому хорошо известны его слова и намерения.
И этот кто-то — Фома, его брат-близнец, taoma Иисуса, «скрытый сын».
Итак, сделаем вывод: если только упомянутый текст Иоанна (20:24) не был очень ловко вставлен, это была удачная идея — доверить Фоме, что по-древнееврейски означает «близнец» (taoma), роль недоверчивого ученика, тогда как на самом деле этот близнец, этот самый taoma и станет сообщником в необыкновенном обмане. На самом деле, в саду с Марией Магдалиной, как и на эммаусской дороге с несколькими из семидесяти двух учеников, близнец встречался загримированным, его не могли бы принять за Иисуса, никакого сходства не было. И это было сделано затем, чтобы изумленные римские легионеры не узнали его и не арестовали снова. Но в частных жилищах, в Эммаусе, как и в Галилее «на горе», во всех пустынных местах, где были «только свои», taoma уже не гримировался, он позволял себя узнать и таким образом вполне мог играть роль якобы воскресшего Иисуса.
Ведь если воскресение было подлинным, реальным событием, зачем же мнимый воскресший скрывал свой облик в общественных местах, даже от друзей? Почему они не узнали его на дороге в Эммаус, почему Мария Магдалина приняла его за садовника? Да потому, что он принял облик Иосифа Аримафейского. Именно с лица последнего сняли гипсовую маску, расписали и отделали накладными волосами, и эта маска позволяла якобы воскресшему Иисусу свободно ходить повсюду, не опасаясь нового ареста, за которым бы неминуемо последовало новое распятие.
На самом деле не будем забывать роль масок (personna) в античном мире. Металлических масок для актеров — в театре, гипсовых масок для тех, кто хотел изменить свой облик. — на улицах. О том, для чего применялись маски, сообщил Лукиан из Самосаты, писатель II века родом из эллинистической Малой Азии, рассказав о некоем Перегрине, который после преступной жизни (он был отцеубийцей) стал христианином и умер на кресте.
Ведь если Иисус действительно воскрес, что мешало ему, несмотря на стены, явиться Пилату, ужинающему в окружении своих чиновников? Что мешало ему явиться Ироду Антипе или Кайафе, не взирая на стражу, частоколы и окованные бронзой ворота? Какой триумф для того, над чьим бессилием все наперебой глумились, когда он агонизировал на позорном кресте.
Более того, что мешало ему явиться коганим, прямо над мужским притвором, в святом Храме, чтобы наконец оправдать собственные слова: «Тогда Он сказал им: о, несмысленные и медлительные сердцем, чтобы веровать всему, что предсказывали пророки! Не так ли надлежало пострадать Христу и войти в славу свою?» (Лук., 24: 25–26). Пока что «вхождение в славу» ограничивалось робкими ночными демонстрациями своего существования. Этого очень мало. О выполнении великого пророчества — мессианского богоявления — нет и речи. А это пророчество — вот, ясное, четкое и точное.
«Yalkouth Schimeoni», полный комментарий к Ветхому Завету (изд. Вюнше), переполненный цитатами из ныне утраченных работ, в комментарии к главе LXX Исайи (Yalkouth Schimeoni. Wunsche. Bd. 1 1. S. 56c) изображает Мессию, который явился народу, чтобы произнести перед ним речь, вознесшимся на самый верх Храма. Отсюда он должен будет провозгласить свое царство, освобождение Израиля и обратить в бегство римских оккупантов.
Но такой неосмотрительный поступок наш taoma совершить воздержится. Хватит и одного распятия на семью, а перенести такое мучение в свою очередь — значит навсегда погубить результаты этого необыкновенного подлога, так хорошо организованного, который, впрочем, из осторожности не следует затягивать слишком надолго. Ведь точные инструкции он получил заранее: