И это создает новую проблему. Ирод Антипа, арестовывая и заточая Крестителя вдалеке, хотел из политической осмотрительности заставить его замолчать и пресечь все его контакты с народом. Махеронт, расположенный на границе Набатейской пустыни, и послужил для этого. Однако Ирод не приговаривал Иоанна к смерти, потому что боялся его. Креститель в его глазах был пророком, ходили слухи, что это вернувшийся Илия, к тому же он был назиром, то есть посвященным Господу, и, значит, поднимать на него руку было нельзя. А за этим страхом, может быть, крылось неосознанное восхищение, смешиваемое с угрызениями не очень чистой совести.
Поэтому, когда якобы было произнесено неосторожное обещание, несомненно, в праздничном опьянении, и когда Ирод Антипа должен был его исполнить, возможно, сама удаленность назначенной жертвы позволяла ему надеяться избежать последствий своих неосторожных слов.
Резюмируем. Саломея (или Иродиада, ее мать) восхитительно танцевала перед Иродом и его двором. Ирод в награду пообещал отдать ей все, что она попросит, хоть половину своего царства. Тогда Саломея (или Иродиада) попросила голову Крестителя.
Была ли она с ним знакома? Маловероятно, что она когда-либо его видела. Женщины ее ранга редко выходили из дворца, а если и покидали его, то лишь в закрытых носилках, под охраной вооруженных евнухов и рабов, и дорогу перед ними расчищали заранее. И это было на руку Ироду Антипе.
Он позвал одного из своих офицеров, тихо отдал ему приказ, и тот исчез. Через несколько минут праздник прервался вновь, офицер вернулся; за ним палач нес на широком блюде голову Крестителя. То есть бескровную голову человека с длинными волосами и бородой, с исхудалым лицом. Так, по крайней мере, рассказывают Матфей и Марк, у которого, впрочем, этот рассказ — очевидная вставка[75].
Может быть, это была голова аскета, который из-за обетов своего назирата никогда не стриг волос и бороды и чья худоба была следствием поста и самого аскетизма.
А может, это была голова и самого обыкновенного человека, который долгие годы прожил в темной камере и не мог из-за этого стричь себе ни волос, ни бороды с тех пор, как его посадили в тюрьму, а исхудал просто из-за недостатка питания, характерного для всех заключенных в те страшные времена.
Но была ли это голова Крестителя, сидевшего в тюрьме в ста сорока километрах оттуда, на границах Трансиорданской пустыни? Приказ был выполнен слишком быстро, чтобы это было так, и Тивериада слишком далека от Махеронта.
Но, в конце концов, скажут нам, почему праздник не мог происходить в Махеронте? А потому, что Махеронт, о постройке которого рассказывает Иосиф Флавий, — цитадель, затерянная в пустынях, без воды, и ни о каком пышном дворце в Махеронте не говорится. А также потому, что Ирод Антипа был бы слишком глуп, если бы остановился надолго на самой границе с землями своего врага Ареты, отца супруги, которую он бросил ради Иродиады, в крепости, где арабы легко могли осадить его и взять в плен. И от Иосифа Флавия мы тоже узнаем, что он никогда не ездил в это место. Кроме того, мог ли он подвергнуть женщину, которую так страстно любил, мести со стороны дочери Ареты, равно как и судьбе, которая бы впоследствии ожидала подобную пленницу? Все это немыслимо.
Напротив, Тивериада во времена смерти Крестителя отличалась чудесным климатом. Зато Махеронт находился в эпицентре ужасных песчаных бурь, которые в ту эпоху мели на пустынном плато Моав.
Кроме того, мысль направиться в Махеронт могла вызвать у Иродиады мало восторга и по другим соображениям. Для этой женщины, издавна привычной к роскоши, в Махеронте не было ни очаровательных садов, ни искрящихся фонтанов, как в Тивериаде. Вода была лишь в цистерне, в одном-единственном колодце и в источниках, находившихся более чем в двадцати километрах оттуда. И среди нынешних руин цитадели, все еще возвышающихся более чем на сто метров над защитным рвом, нет и следа, указывающего, что на этой выжженной солнцем земле когда-либо мог стоять дворец, достойный Ирода Антипы и особенно женщины, которую он боготворил.
Дальнейшая история не отличается большей ясностью.