Что касается цели этого вызова, о ней нам сообщает Лука, когда пишет:
«И вот, два мужа беседовали с Ним, которые были Моисей и Илия: явившись во славе, они говорили об исходе Его, который Ему надлежало совершить в Иерусалиме» (Лук., 9:30–31).
Таким образом, Иисус вызвал Моисея и Илию, двух главных вождей в истории Израиля, чтобы узнать свою ближайшую судьбу[79]. Тот факт, что при этом применялось окуривание сильными галлюциногенами, как обычно в магических практиках, подтверждается экстазом и исступлением, охватившими учеников, и бессвязными словами Симона Петра, который грезит наяву и хочет поставить шатры для пришельцев. Ведь Лука прежде всего пишет, что «Петр… и бывшие с ним отягчены были сном» (Лук., 9:32), а Петр «не знал, что говорил» (Лук., 9:33).
Что касается светящегося облака, объяснение здесь очень простое. Если находишься на вершине горы в краях, где небо неизменно голубое, то, когда появляется облако и окутывает человека, солнце, продолжающее палить гору, превращает облако в настоящий светорассеиватель, и возникает такой контраст, что человек, особенно если он одет в белое, кажется еще более ослепительным.
Теперь перейдем к последнему заклинанию духов, которое состоялось в вечер ареста Иисуса, на Масличной горе, близ Вифании, в месте, именуемом Гефсимания, что значит «пресс для маслин». Возьмем рассказ Луки:
«И вышед, пошел по обыкновению на гору Елеонскую; за ним последовали и ученики Его. Пришед же на место, сказал им: молитесь, чтобы не впасть в искушение. И Сам отошел от них на вержение камня и, преклонив колена, молился, говоря: Отче! о, если бы Ты благоволил пронесть чашу сию мимо Меня! впрочем, не Моя воля, но Твоя да будет. Явился же Ему Ангел с небес и укреплял Его. <…>
Встав от молитвы, Он пришел к ученикам, и нашел их спящими от печали, и сказал им: что вы спите? Встаньте и молитесь, чтобы не впасть в искушение» (Лук., 22:40–43, 45–46).
Здесь зададим первый вопрос: как можно было заснуть от печали? Тревога и тоска, напротив, не дают спать. Этот «сон от печали», сатурнический сон, является опять-таки результатом окуривания, вероятно, парами дурмана (Datura strammonium) или белены, смешанными с парами гальбана, helbenah храмовых курений. Потому что здесь происходит новое заклинание духа, но он вопрошает уже не Моисея и Илию, а своего отца. Кого это? Мы поймем позже.
Второй вопрос: коль скоро ученики заснули, а он удалился от них на расстояние броска камня[80], откуда известны слова его диалога с отцом?
Не от них, потому что они спали. Не от него, потому что Иисус еще не закончил отчитывать учеников, наконец проснувшихся, когда римские солдаты из Когорты и служители Храма, вооруженные мечами и дубинками, ведомые Иудой Искариотом, его племянником, явились с факелами и тотчас приступили к его задержанию.
Знаем мы это от того персонажа, о котором пишет только Марк и о котором нам известно следующее — детали весьма любопытные:
«Тогда, оставивши Его, все бежали. Один юноша, завернувшись по нагому телу в покрывало, следовал за Ним; и воины схватили его. Но он, оставив покрывало, нагой убежал от них» (Марк, 14:50–52).
Прежде всего удивимся, как это в марте в Иудее какому-то юноше пришло в голову оказаться в одном покрывале в качестве одежды на вершине Масличной горы, да еще ночью, в самые холодные часы, настолько холодные, что на дворе дома Каиафы люди грелись у костра, где через несколько минут Петр отрекся от своего Учителя (Иоан., 18:18).
Это не шерстяное покрывало, потому что Вульгата святого Иеронима, официальный церковный текст, использует латинский термин pannus, означающий «ткань».
Это не покрывало с постели, потому что в те времена таковых еще не было. Евреи спали на циновках, как и все народы этого региона. Римляне использовали складные матерчатые койки, покрытые шерстяными тканями или мехами. У галлов были матрасы, в крайнем случае соломенные тюфяки, покрытые шкурами. Но тканевых покрывал не было, они появились очень недавно, потому что в Германии и Австрии еще в наше время в деревнях постели состоят из одной простыни.
На самом деле Вульгата святого Иеронима использует латинское слово sindon, точное значение которого — «саван» (suaire)[81]. А саван не имеет ничего общего с ритуальной одеждой, которую в то время должен был носить иудей.
Именно этот юноша играл роль ангела, явившегося с неба, чтобы укрепить Иисуса, о чем нам сообщил Лука (22:43). Благодаря ему и стала известна молитва Иисуса, обращенная к «его отцу». Это соучастник, классическая фигура в любом спектакле этого жанра; на арго это называется «барон».
И мы понимаем, что смыслом всей этой мизансцены на самом деле было не укрепление Иисуса в исполнении его миссии: он знал, что эта миссия грозит ему страшной смертью, не оставляющей надежды на освобождение Израиля и восстановление Давидова царства. Он знал, что после бегства в Финикию уже перенес эту миссию в другое «царство», которое для него было не от мира сего. Но окружавшие его фанатики были глухи к подобным вещам.