Распятие. Иисус на пределе сил, из-за физической слабости он погибнет гораздо раньше обоих разбойников, распятых вместе с ним. И тогда, как Жак де Моле, он использует зловещее таинство последней воли умирающего, чтобы самому наказать виновных, о которых уже шла речь в приведенных выше восьми проклятиях.
В самом деле, у Матфея (27:47–50) и у Марка (15:33–37) мы читаем:
«А около девятого часа возопил Иисус громким голосом: Или, Или! лама савахфани? то есть: Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил? <…> Иисус же, опять возопив громким голосом, испустил дух».
У Луки[119] говорится, что он кричал: «Элои, Элои! ламма савахфани?»
Издалека присутствующим евреям казалось, что он зовет Илию, пророка. Они думали, что он в ответ на укоры и мстительные насмешки двух воров, распятых по бокам от него, делает последнюю попытку призвать себе на помощь небеса.
Прежде всего отметим всю лживость подобного перевода. Ни Или, ни Элои не могут переводиться «Боже мой». «Или» по-древнееврейски «Бог», в единственном числе — Элои; множественное число, которое должно выражать божественное величие, звучит как Элохим. Но все это будет так, если под буквами расставить определенные знаки, чтобы в слове появились гласные, потому что в древнееврейском алфавите есть только согласные.
Поэтому три буквы, означающие «Или» (алеф-ламед-ге), если поставить под ними знаки по-другому (при той же последовательности алеф-ламед-ге), будут означать «заклинать», «проклинать» — надо признать, это совсем другое дело.
Так вот, фраза «Или, Или! лама савахфани?» — это первый стих псалма 22[120]. Псалмы — это гимны в стихах, они не все принадлежат царю Давиду, а сочинены безымянными священниками. Этот псалом начинается так: «Начальнику хора. На „Лань Утренней зари“[121]. Псалом Давида». То есть этот гимн должен быть передан начальнику хора, спет на мотив народной еврейской песни, несомненно любовной, под названием «Лань Утренней зари»[122], и, наконец, его автор — сам царь Давид. И вот что очень ясно. Если мы прочтем этот псалом целиком, нас поразит его пророческий характер по отношению к страстям Иисуса… но только если мы ограничимся католическими или протестантскими переводами. Первоначальный древнееврейский текст — совсем иной.
Там, где говорится о пронзенных руках и ногах, на самом деле речь идет обо льве, который пленен и его лапы связаны, а молящий взывает не только в данный миг на Голгофе, а постоянно, день и ночь. На самом деле, ведь это царь Давид говорит со своим Богом и обращается к нему.
Следовательно, эта фраза вызывает у нас подозрение. В самом деле, можно ли поверить, чтобы истерзанный человек, страдающий от всех ужасных болей, возникающих при распятии, спина которого исполосована страшными освинцованными бичами и трется о корявое дерево креста, кисти пробиты в самых болезненных местах нервных сплетений, промежность медленно разрезается упором, вбитым под острым углом, чтобы не порвались кисти рук, который постепенно задыхается от этого растягивания на вертикальном орудии казни, кости ног которого, вероятно, раздроблены ударами палиц, загонявших гвозди, который, вероятно, не пил и не ел пятьдесят четыре часа, — можно ли поверить, что он будет выражать свои несказанные страдания, декламируя стихи из традиционного духовного гимна?
Человек, которого ведут на расстрел, может по дороге петь гимн своего народа или своей партии; он может в лицо исполнителям приговора в последний раз выкрикнуть свое кредо в виде краткого лозунга. Ведь этот человек не страдает физически. Но человек на дыбе не обратится к поэзии, чтобы выразить свои страдания. Доведенный до той крайней степени, когда плоть очень часто превозмогает дух, он не найдет в себе души поэта! Либо он не скажет ничего, либо будет стонать от муки, либо выразит в крике свою ненависть к палачам. Последнее, как полагаем мы, Иисус и сделал.
Так что мы можем попытаться отыскать эту настоящую фразу, которую безымянные писцы IV века удалили, и вот она, страшная в своей краткости, страшная по последствиям, которые влечет, страшная по осуществлению, которое произойдет через сорок лет.
Если мы возьмем старейшие магические рукописи, озаглавленные «Ключицы Соломона», самый точный текст которых, дошедший до нас, содержится в рукописи из Падуанской библиотеки, написанной Пьетро д'Абано, непосредственным учеником Генриха Корнелия Агриппы[123], медика Карла V и знаменитого оккультиста, которого считал своим учителем Иоанн Тритемий, аббат Шпанхейма и Вюрцбурга, — о третьем дне недели, Вторнике, мы прочтем следующее.