Совершенно очевидно, что Иисус обрадовался случившемуся. Экстраординарные проявления веры всегда производили на него впечатление, и, естественно, трюк четверых мужчин, разрушивших крышу, был наглядным тому доказательством. Однако реакция Иисуса ошеломила присутствующих. Разве кто–нибудь говорил хоть что–то о грехах? И кто такой Иисус, чтобы отпускать их? В своей типичной манере эксперты от теологии принялись спорить о том, имеет ли Иисус право отпускать грехи, ни разу не вспомнив о парализованном человеке, лежавшем на строительном мусоре, нападавшем с крыши.
Иисус подогрел спор загадочными словами, которые, кажется, подводят итог его отношению к исцелению физических недостатков: «Ибо что легче сказать: прощаются тебе грехи, или сказать: встань и ходи?» Однако он оставляет этот вопрос неразрешенным до тех пор, пока ответом на него не станет вся его жизнь. Без сомнения, физическое исцеление было намного более простым. Словно подтверждая это, Иисус едва произнес слово, как парализованный человек уже встал на ноги, взял свою постель и пошел — если не поскакал — домой.
Иисус никогда не сталкивался с болезнями, которые он не мог бы излечить, с врожденными аномалиями, которые он не мог бы выправить, с бесами, которых он не мог бы изгнать. Но ему попадались скептики, которых он не мог убедить, и грешники, которых он не мог обратить в веру. Отпущение грехов требует волевого акта со стороны человека, которому отпускаются грехи, и многие из тех, кто слышал решительные слова Иисуса о сострадании и всепрощении, удалялись, так и не раскаявшись.
«Но чтобы вы знали, что Сын Человеческий имеет власть на земле прощать грехи…», — объявил Иисус скептикам, исцелив человека, яркая иллюстрация того, как «больший» служит «меньшему». Иисус знал, что духовный недуг гораздо более разрушителен для человека, чем какое бы то ни было физическое нездоровье. Каждый исцеленный в итоге все равно умрет — и что? Он пришел не для того, чтобы излечивать физические клетки, из которых состоит мир, но для того, чтобы исцелить его души.
Как легко мы, живущие в материальных оболочках, забываем о духовном мире. Мне пришло в голову, что хотя Иисус потратил много времени на такие проблемы, как лицемерие, произвол законников, гордость, мне не припоминаются телевизионные каналы, посвященные решению этих «духовных» вопросов; зато я знаю множество передач, сосредоточивших свое внимание на физических недугах. Однако, когда я начинаю ощущать самодовольство, я вспоминаю, как легко мной самим овладевал самый легкий приступ физического страдания и как редко меня мучили мои грехи.
Когда дело доходит до чудес, Иисус обозначает совсем иные приоритеты, нежели большинство из его последователей.
Только одно чудо описывается во всех четырех Евангелиях. Оно произошло на зеленых холмах у берегов Галилейского моря в то время, когда популярность Иисуса — так же как и его уязвимость — достигла своего пика. Куда бы он ни шел, за ним следовала толпа, состоявшая из бесноватых и больных.
За день до великого чуда Иисусу пришлось переплыть на другой берег озера, чтобы отделаться от этой толпы. Ирод только что казнил Иоанна Крестителя, родственника Иисуса, его предвестника и друга, и Иисусу нужно было какое–то время побыть одному, чтобы предаться печали. Смерть Иоанна, без сомнения, вызвала у него мрачные мысли о той участи, которая ожидала его самого.
Увы, уединенного прибежища Иисус не нашел. Большая группа вчерашних слушателей Иисуса предприняла десятимильный поход вокруг озера, и вскоре сотни, тысячи людей столпились вокруг него. «Он сжалился над ними, — говорит Марк, — потому что они были как овцы, не имеющие пастыря». Вместо того, чтобы провести день, восстанавливая свои душевные силы, Иисус провел его исцеляя больных, постоянно растрачивая энергию и разговаривая с толпой, достаточно большой для того, чтобы заполнить современную баскетбольную арену.
Возникла проблема с пропитанием. Что делать? Собралось по меньшей мере пять тысяч мужчин, не говоря уже о женщинах и детях! Нужно отослать их прочь, подсказал один из учеников. Купите им еды, велел Иисус. Как? Он что, смеется над ними? Для этого им пришлось бы работать восемь месяцев!
Тогда Иисус велел им это таким тоном, какого они от него еще не слышали. Рассадите всех группами по пятьдесят человек, сказал он. Это было похоже на массовый политический митинг — праздничный, хорошо организованный, с соблюдением иерархии — именно то, чего можно было ожидать от Мессии.
Когда мы сегодня читаем о жизни Иисуса, мы неизбежно осознаем, как это происходило. В то время никто, кроме Иисуса, этого не понимал. В группах на склоне холма раздавалось ворчание. Он ли это? Может ли это быть? В пустыне сатана развернул перед Иисусом перспективы чуда, ублажающего толпу. Сейчас уже не для развлечения толпы, а для насыщения людей Иисус взял две соленые рыбки и пять маленьких хлебов и сотворил чудо, которого все от него ждали.
Три Евангелия на этом заканчивают описание данного эпизода. «И ели все, и насытились. И набрали кусков хлеба и остатков от рыб двенадцать полных коробов», — сообщает Марк с мастерской сдержанностью. Только Иоанн говорит о том, что последовало за этим. Иисус, наконец, остался в одиночестве. Пока ученики гребли через озеро, всю дорогу борясь со штормом, Иисус провел всю ночь на вершине горы, молясь в одиночестве. Позднее этой же ночью он присоединился к ним, пройдя до лодки по воде.
Следующим утром, в почти комичной сцене погони за Иисусом, толпа послала несколько лодок и гонялась за Иисусом вокруг озера, как косяк рыбы, которым движет любопытство. На следующий день после сотворения одного чуда они хотели еще большего. Иисус разгадал настоящее намерение толпы: схватить его силой и короновать на царство. «Все царства мира я дам тебе», — обещал сатана.
Разговор протекал между двумя сторонами, говорившими на совершенно разных языках. Иисус был непривычно резок, обвиняя толпу в том, что она движима жадностью и желает только того, чтобы набить себе животы. Он делает такие провоцирующие заявления, как: «Я есмь хлеб жизни» и «Я сошел с небес». Он говорит вещи, которые нельзя постичь: «… если не будете есть плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни».
Подобно греческому хору, аудитория драматично вторила каждому из этих жестких слов. Они роптали. Они спорили. Они не так легко откажутся от своей мечты. Древняя еврейская традиция учила, что Мессия возобновит практику Моисея, дававшего хлеб с неба, и разве Иисус не сделал этого день назад? Все еще переваривая вчерашнее чудо в своих животах, они хотели еще какого–нибудь чудесного знамения. Они были одурманены.
В конце концов, Иисус «победил» в этом споре. Как оказалось, он не был их типом Мессии: он не предоставлял по требованию хлеб и зрелища. Огромная, бесконечная толпа отхлынула, и ученики Иисуса начали грызню между собой. «Какие странные слова! Кто может это слушать?» — говорили они. Многие оставили его, но раскол среди учеников упоминает только Иоанн. «Не хотите ли и вы отойти?» — печально спросил Иисус своих Двенадцать избранных.
То, что Иисус накормил пять тысяч человек, наглядно демонстрирует, почему он, имея в своем распоряжении сверхъестественную силу, проявил такую амбивалентность по отношению к чудесам. Да, они увлекали толпу и вызывали рукоплескания, но очень редко приводили к раскаянию или к твердой вере. Он же принес весть повиновения и таинства, а не шоу для зевак и любителей сенсаций.
С того самого дня учение Иисуса принимает другой оборот. Он стал более открыто говорить о своей смерти, так, словно эти произошедшие друг за другом эпизоды шумного одобрения, а затем отторжения прояснили ему его будущее. Странные фигуры речи, с которыми он обращался к толпе, теперь начали становиться понятными. Имелся в виду не волшебный хлеб жизни, наподобие манны; он был дан с неба, чтобы быть разломленным и смешанным с кровью. Он говорил о своем собственном теле. Как сказал Роберт Феррар Кэпон, «Мессия не собирался спасать мир чудесными вмешательствами, оказывая ему первую помощь: здесь улегся шторм, там накормлена толпа народа, женщина, исцеленная мимоходом. Скорее всего, речь шла о спасении через более темное, более глубокое, ни на что не похожее таинство, в центре которого стояла его собственная смерть».