Могущество мира, самая непоколебимая в своей софистике религиозная система своего времени, находящаяся в коалиции с самой мощной политической империей, обращает свою силу против отдельной личности, против самого совершенного человека из когда–либо живших. И хотя он осмеян этими силами и оставлен своими друзьями, Евангелия все же жестко и иронично дают понять, что он сам провидел все происходящее от начала и до конца. Он решительно обратил свое лицо к Иерусалиму, зная о той участи, которая его ожидала. Крест был той целью, к которой он шел все это время. Теперь, когда приближается смерть, он просит счет.
Однажды я обратился к событиям, описанным в Евангелии, после того, как прочитал весь Ветхий Завет. Прорабатывая книги по истории, поэзии и пророчествам, я узнал Бога, обладающего мускульной силой. Головы катились с плеч, империи рушились, целые нации исчезали с лица земли. Каждый год вся еврейская нация приостанавливала свою деятельность, чтобы вспомнить о великом подвиге Господа Бога, освободившем их от власти Египта, событии, полном чудес. Я слышал отголоски Исхода во всех псалмах и пророчествах, намеки на осажденное племя, чьи молитвы Бог уже однажды услышал и, может быть, услышит их еще раз.
Эти повествования все еще переполняли мое сознание, когда я, сцену за сценой, прочитал Евангелие от Матфея и дошел до описания заключительной недели в жизни Иисуса. В очередной раз евреи собрались в Иерусалиме, чтобы почтить Исход и отпраздновать еврейскую Пасху. В очередной раз пробудилась вечная надежда: «Пришел Мессия!» — пробежал слух. И потом, подобно стреле, пущенной в самое сердце надежды, последовало предательство Иисуса, суд над ним и смерть.
Как можем мы, знающие с самого начала то, чем все закончится, попытаться нащупать то ощущение конца света, которое охватило последователей Иисуса? За прошедшие века эта история стала слишком привычной, и я не в состоянии понять, тем более восстановить то воздействие, которое оказала последняя неделя Иисуса на переживших ее. Навряд ли бы мне удалось записать то, что я ощущаю, когда в очередной раз пересматриваю историю страданий Иисуса.
Триумфальный въезд. Все четыре Евангелия упоминают этот случай, который, на первый взгляд, кажется тем самым поступком, который стал первым шагом на пути Иисуса от отторжения к обвинению и казни. Толпы людей бросали на дорогу одежду и пальмовые ветви, чтобы выказать свое восхищение. «Благословен Царь, грядущий во имя Господне!» — кричали они. Хотя обычно Иисус чувствовал отвращение к таким проявлениям фанатизма, на сей раз он позволил толпе восклицать это. Негодующим фарисеям он объяснил: «Сказываю вам, что если они умолкнут, то камни возопиют».
Было ли это оправданием пророка в Иерусалиме? «Весь мир идет за Ним!» — восклицали фарисеи в тревоге. В этот момент, когда несколько сотен тысяч пилигримов собралось в Иерусалиме, всему миру казалось, будто бы Царь пришел во всей своей силе, чтобы занять причитающийся ему трон.
Я вспоминаю, как ребенком я возвращался домой со службы в Вербное воскресенье, в рассеянии обрывая листья с пальмовой ветви, бегло пролистывая тему следующей недели в книге, выданной мне в воскресной школе. Смысла не было. Если такая пропасть народа бросалась к его ногам, то как Иисус дал арестовать и убить себя неделю спустя?
Теперь когда я читаю Евангелия, я вижу скрытые смыслы, которые помогают объяснить это несоответствие. В Вербное воскресенье группа людей из Вифании окружила его, все еще возбужденная увиденным воскрешением Лазаря. Нет сомнения в том, что те пилигримы из Галилеи, кто хорошо его знал, составляли другую значительную часть этой толпы. Матфей отмечает тот факт, что в дальнейшем к ней присоединились слепые, паралитики и дети. Однако эти поклонники Иисуса таили в себе и опасность. Церковные власти, пришедшие в негодование, и римские легионы, призванные для контроля над ликующими толпами, обратили на себя внимание Синедриона, от которого и исходила угроза ареста.
Сам Иисус испытывал смешанные чувства во время этого шумного парада. Лука сообщает о том, что, въехав в город, Иисус начал плакать. Он знал, как переменчива толпа. Голоса, выкрикивающие: «Слава Господу!», неделю спустя с тем же успехом будут кричать: «Распни Его!»
Триумфальный въезд окутывает аура противоречивости, и то, что приходит мне в голову, когда я перечитываю одно за другим его описания в Евангелиях, это фарсовая природа этого предприятия. Я представляю себе галопирующего на лошади римского офицера, следящего за порядком. Он участвовал в таких процессиях в Риме, где они проходят по всем правилам. Генерал победителей сидит в золотой колеснице, запряженной рвущими удила жеребцами и сверкающей своим колесами на солнце. За его спиной офицеры в блестящих латах складывают знамена, захваченные у разбитого противника. На заднем плане проходит всякий сброд: рабы и заключенные, закованные в цепи, на собственной шкуре убедившиеся в том, что случается с людьми, оказывающими сопротивление Риму.
Во время триумфального въезда Иисуса в Иерусалим, ликующую толпу, приветствующую Иисуса, составляет сброд: хромые, слепые, дети, крестьяне из Галилеи и Вифании. Когда офицер ищет глазами то, что приковало к себе их внимание, он замечает жалкого человека, плачущего, едущего вовсе не на жеребце и не в колеснице, а на молодом осле, через спину которого перекинут взятый у кого–то плащ, служащий ему седлом.
Да, в Вербное воскресенье было дуновение триумфа, но это не было тем триумфом, который мог произвести впечатление на Рим, или тем триумфом, эффект от которого так долго не стирается из памяти людей. Что же за образ царя это был?
Тайная Вечеря. Всякий раз, когда я читаю повествование Иоанна, меня поражает его «современный» тон. Здесь более, чем где–либо, евангелист рисует реалистичный, мало приукрашенный эмоциями портрет Иисуса. Иоанн цитирует длинные отрывки из диалогов и отмечает эмоциональный подтекст в разговорах Иисуса со своими учениками. В 13–17 главах Евангелия от Иоанна до нас дошло проникновенное описание самой страшной ночи, проведенной Иисусом на земле.
Ученикам надолго хватило удивительных вещей, увиденных ими в тот вечер, когда они прошли ритуал Пасхи, исполненный символизма. Когда Иисус читал вслух историю Исхода, в сознании учеников необъяснимым образом «Рим» вставал на место «Египта». Вряд ли Бог мог найти более подходящий момент для демонстрации своей силы, чем этот день, когда все пилигримы собрались в Иерусалиме. Мощный голос Иисуса пробудил их самые дикие желания: «Я завещаю вам Царство», — сказал он загадочные слова и: «Я победил мир».
Когда я читаю повествование Иоанна, я постоянно возвращаюсь к странному инциденту, который прерывает процесс Тайной Вечери. «Иисус знал, что Отец все отдал в руки его», — цветисто начинает Иоанн и вдруг добавляет плохо вяжущееся с этим: «встал с вечери, снял с Себя верхнюю одежду и, взяв полотенце, препоясался». В одежде раба, он склонился и умывал грязь Иерусалима с ног своих учеников.
Что за странное поведение почетного гостя во время последней трапезы с друзьями? Что за непостижимый жест со стороны повелителя, для которого делом одной минуты было заявить: «Я завещаю вам Царство». В те дни умывать кому–то ноги считалось настолько унизительным, что хозяин не мог потребовать этого от своего раба–еврея. Петр побледнел от этого предложения.
Сцена умывания ног представляется писателю М. Скотту Пеку одним из наиболее значительных событий в жизни Иисуса. «До этого момента для кого–то смысл всего происходящего заключался в том, чтобы достичь высшей точки, и однажды он достигал вершины, чтобы остановиться на ней или попытаться двинуться еще выше. Но в этом случае человек, уже достигший высшей точки — бывший раввином, учителем, господином, — внезапно спустился до самого дна и начал умывать ноги своим ученикам. Этим своим поступком Иисус символично перевернул весь общественный порядок. То, что произошло, тяжело поддавалось пониманию, даже его учеников ужаснуло его поведение».
Иисус просил нас, его последователей, делать три вещи, чтобы помнить о нем. Он завещал нам крестить других, подобно тому как он сам крестился у Иоанна. Он велел нам помнить о той трапезе, которую он разделил в тот самый вечер со своими учениками. Наконец, он завещал нам умывать друг другу ноги. Церковь уже почтила два из этих завещаний, хотя и не придя к единому мнению по поводу того, что означает его воля и как ее следует исполнять. Однако третью просьбу Иисуса, об омовении ног, мы склонны сегодня ассоциировать с вероисповеданиями, спрятанными в горах Аппалачи. Очень немногие вероисповедания соблюдают практику омовения ног; остальным эти слова Иисуса кажутся примитивными, сельскими, плоскими. Можно спорить о том, обращал ли Иисус свои слова только к Двенадцати ученикам или ко всем нам, кто придет после, но и в случае с Двенадцатью совершенно не очевидно то, что они следовали этим наставлениям.