Книги по теологии обычно описывают Бога, по принципу «от противного», таким, каким он не является: Бог бессмертен, невидим, бесконечен. Но что, собственно говоря, есть Бог? Христианину Иисус дает ответ на этот вопрос. Апостол Павел смело называл Иисуса (образом Бога невидимого». Иисус был точной копией Бога: «Ибо благоугодно было Отцу, чтобы в Нем обитала всякая полнота».
Одним словом, Бог подобен Христу. Иисус представляет Бога с кожей человека, которого мы можем принять или отвергнуть, любить или игнорировать. В этой видимой, меньшей по масштабу модели мы можем более отчетливо различить черты Бога.
Я должен признать, что Иисус опроверг во плоти многие из моих резких предположений о Боге. Почему я христианин? Иногда я спрашиваю себя об этом, и если быть до конца честным, нахожу только две истинные причины: (1) у меня нет другой хорошей альтернативы, и (2) из–за Иисуса. Блестящий, неукротимый, нежный, наделенный творческим духом, неоднозначный, неподдающийся упрощению, парадоксально смиренный — Иисус достоин пристального внимания. Он такой, каким бы я хотел видеть Бога.
Мартин Лютер призывал своих студентов избегать скрытого Бога и идти к Христу, теперь я понимаю почему. Если я беру в руки увеличительное стекло, чтобы рассмотреть утонченную картину, то детали в центре стекла представляются живыми и ясными, в то время как по краям заметным образом расплываются. Для меня Иисус стал точкой, в которой сфокусировалось все. Когда я рассуждаю о таких неподдающихся пониманию проблемах, как противопоставление страдания или промысла Божия свободной воле, все теряет резкость очертаний. Но если я сморю на самого Иисуса, на то, как он относился к действительно страдающим людям, на его слова о свободной и неустанной деятельности, все становится на свои места. У меня может вызывать беспокойство духовное безразличие по отношению к вопросам, вроде «что хорошего в молитве, если Бог уже все знает?». Молчание Иисуса является ответом на такие вопросы: он молился, значит, должны молиться и мы.
Работая над книгой: «Библия для студента», несколько лет я был погружен в Ветхий Завет. Практически ничего не читая, кроме Ветхого Завета, я усвоил нечто вроде точки зрения ортодоксального еврея. Ветхий Завет подчеркивает огромную пропасть между Богом и человечеством. Бог велик, всемогущ, трансцендентен, и человек рискует, идя даже на ограниченный контакт с ним. Инструкции о поклонении, изложенные в такой книге, как Исход, напоминают мне инструкции по обращению с радиоактивными веществами. Принесите чистых ягнят в храм. Не прикасайтесь к Ковчегу. Всегда сначала подождите, пока дым окутает его; если вы посмотрите на Ковчег, вы умрете. Никому нельзя заходить в Святое–святых, кроме первосвященника в единственный в году отведенный для этого день. В этот день, Йом–Кипур, обвяжите ему веревкой лодыжку и привяжите к нему колокольчик, так чтобы, если он случайно умрет внутри, его тело можно было вытащить. Ученики Иисуса выросли в этой среде, никогда не произнося имени Бога, исполняя сложный ритуал очищения, следуя указаниям закона Моисея. Как и для многих религий того времени, для них было само собой разумеющимся то, что обряд должен включать в себя жертву. Что–то должно было умереть. Их Бог запретил человеческие жертвы, и поэтому В праздничный день город наполнялся блеянием и ревом четверти миллиона животных, предназначенных для жертвоприношения. Звуки и запахи жертвоприношения были острым чувственным напоминанием об огромной пропасти между Богом и людьми.
Я так долго работал с Ветхим Заветом, что когда в один прекрасный день я обратился к книге Деяний, контраст поразил меня. Теперь последователи Господа, в большинстве своем добропорядочные евреи, собирались в частных домах, пели гимны, обращались к Богу, интимно называя его Авва. Куда делся страх, торжественная процедура, через которую должен был пройти каждый, кто отваживался прикоснуться к великому таинству! Никто не приносил животных для жертвоприношения; смерть не входила в обряд, не считая торжественного момента, когда они преломляли хлеб и пили вино, размышляя над той единственной вечной жертвой, которую принес Иисус.
Таким образом, Иисус внес основательные изменения в наше видение Бога. Самое главное заключается в том, что он приблизил к нам Бога. Для евреев, которые знали далекого, бесстрастного Бога, Иисус принес весть о том, что Бог заботится о траве на поле, кормит воробьев, следит, чтобы ни один волос не упал ни с чьей головы. Для евреев, которые даже не осмеливались произносить Имя, Иисус принес шокирующую интимность арамейского слова Авва. Это было слово, используемое в семейном кругу, звукоподражательное слово вроде «папа», первое слово, которое произносит большинство детей. До Иисуса никому не приходило в голову обратиться с таким словом к Яхве, Всемогущему Господу Вселенной. После него это стало стандартным обращением даже в общинах, говорящих по–гречески; подражая Иисусу, они заимствовали иностранное слово, чтобы выразить их близость с Отцом.
Когда Иисус висел на кресте, произошло событие, которое, по–видимому, и утвердило новую форму близости к Богу для молодой церкви. Марк пишет, что как только Иисус испустил последний вздох, «и завеса в храме раздалась надвое, сверху донизу». Эта массивная завеса служила в качестве стены, отгораживающей Святое–святых в храме, где присутствовал Бог. Как позднее заметил автор Послания к Евреям, разошедшаяся завеса свидетельствовала, вне всякого сомнения, о том, что было связано со смертью Иисуса. Никогда больше не потребуется таинств. Ни одному первосвященнику не нужно будет дрожать перед тем, как войти в святое место.
Мы, живущие в современном мире, провели столько времени в этой новой близости с Богом, что нам кажется это естественным. Мы поем Богу хоралы и обращаемся к нему в повседневных молитвах. Для нас мысль о таинстве кажется примитивной. Мы слишком легко забываем о том, чего стоило Иисусу добиться для всех нас — обыкновенных людей, даже не священников — непосредственного доступа к Божественной сущности. Мы знаем Бога как Авву, любящего отца, только благодаря Иисусу.
Любящий, Оставаясь наедине с самим собой, я мог бы свыкнуться с совершено другим представлением о Боге. Мой Бог был бы статичным, неизменным; я бы не воспринимал Бога как «приходящего» и «уходящего». Мой Бог контролировал бы все происходящее своей силой, легко и уверенно опровергая оппозицию. Когда один мусульманский мальчик сказал психиатру Роберту Коулсу: «Аллах сказал бы миру, каждому из нас: „Бог велик, очень велик"… Он бы каждого заставил верить в себя, а если бы кто–нибудь отказался, его бы постигла смерть — вот, что бы было, если бы Аллах пришел сюда».
Как бы то ни было, благодаря Иисусу я вынужден привести в порядок свои представления о Боге. (Может быть, в этом суть его миссии?) Иисус открывает для нас Бога, который пришел, чтобы найти нас, Бога, который оставляет место нашей свободе даже тогда, когда это стоит жизни его сыну, Бога, который уязвим. Помимо всего прочего, Иисус открывает Бога, который есть любовь.
Если мы будем откровенными с самими собой, принял ли бы кто–нибудь из нас представление о Боге, который любит и стремится быть любимым? Людей, выросших в традициях христианства, возможно, не постигнет шок от вести, которую принес Иисус, но, в действительности, любовь никогда не была естественным способом описания того, что происходит между человеческими существами и их Богом. В Коране по отношению к Богу ни разу не употребляется слово любовь. Аристотель по этому поводу прямо утверждал: «Со стороны любого человека было бы эксцентрично утверждать, что он любит Зевса» — или что Зевс любил людей. Явно противореча этому, христианская Библия утверждает: «Бог есть любовь», и приводит любовь в качестве основной причины, по которой Иисус сошел на землю: «Любовь Божия к нам открылась в том, что Бог послал в мир Единородного Сына Своего, чтобы мы получили жизнь через Него».