Мне кажется, что Бог должен был обладать мужеством, чтобы отложить в сторону силу и величие и прийти к человеческим существам, которые встречали его с таким же смешанным чувством издевки и скептицизма, какое я испытал, впервые услышав о раввине Шнеерсоне из Бруклина. Нужна была смелость для того, чтобы рискнуть сойти на планету, известную своим грубым насилием, к людям того народа, который, как известно, отвергает своих пророков. Мог ли Бог совершить большую глупость?
Первая ночь в Вифлееме тоже потребовала мужества. Как должен был чувствовать себя в эту ночь Бог Отец, беспомощный, как и любой земной отец, наблюдая за тем, как его перепачканный в крови сын появился на свет в жестоком, холодном мире? В моей голове звучат строки из двух совершенно разных рождественских песен. Одна из них, «Маленький Господь Иисус не плачет», кажется мне стерилизованным вариантом того, что произошло в Вифлееме. Я представляю себе Иисуса, плачущего, как и любой другой младенец, в ту ночь, когда он вошел в мир, в мир, где, когда он повзрослеет, у него будет гораздо больше причин для слез. Вторая строчка, из песни «О малый город Вифлеем», кажется сегодня такой же проникновенной и правдивой, какой она была две тысячи лет назад: «Надежды и страхи всего мира отдыхают на тебе сегодня».
«Стоящее в стороне от других вероучений, христианство наделило Создателя, помимо прочих добродетелей, мужеством», — сказал Г. К. Честертон. Потребность в подобного род смелости возникла с первой ночи пребывания Иисуса на земле и не иссякала до последней.
Существует еще одно восприятие Рождества, которое я никогда не встречал на рождественских открытках, возможно, потому, что ни один художник, даже Уильям Блейк, не мог о нем судить. Двенадцатая глава Апокалипсиса приоткрывает занавес, чтобы дать нам мельком увидеть Рождество таким, каким бы оно должно было выглядеть, если бы мы посмотрели на него с расстояния, на которое удалена от Земли туманность Андромеды: Рождество глазами ангелов.
Это повествование разительно отличается от рождественских историй в Евангелиях. В Откровении Иоанна Богослова не упоминаются пастухи и царь–детоубийца; напротив, оно изображает дракона, ведущего жестокий бой на небесах. Женщина, облеченная в солнце, с венцом из двенадцати звезд на голове, кричит от боли, собираясь родить младенца. Внезапно в повествовании появляется большой красный дракон, увлекая своим хвостом с неба третью часть звезд и повергая их на землю. Он жадно сгибается над женщиной, готовый пожрать ее младенца, когда она родит. В последний момент младенец оказывается унесенным в безопасное место, женщина бежит в пустыню, и вселенская война начинается.
Что ни говори, Апокалипсис — необычная книга, и читатели должны проникнуться ее стилем, чтобы понять этот удивительный спектакль. Наша жизнь, кажется, представляет собой две истории, протекающие параллельно, одна на земле, а другая на небе. В Апокалипсисе же они увидены одновременно, что позволяет нам ненадолго заглянуть за кулисы этого представления. На земле родился младенец, царь узнал о нем, и началось преследование. На небе все начинается с Великого Вторжения, смелого рейда повелителя добра в империю зла.
Джон Мильтон величественно выразил это видение в своих поэмах «Потерянный рай» и «Возвращенный рай», в которых в центре повествования находятся небо и ад, а земля является всего лишь местом битвы их сил. Современный автор Д. Б. Филлипс также использовал этот прием, только на менее эпическом материале, и в это Рождество я обратился к фантазии Филлипса, чтобы попытаться освободиться от моей земной перспективы.
В версии Филлипса архангел показывает молодому ангелу все великолепие вселенной. Они наблюдают вращающиеся галактики и пылающие солнца, а затем перелетают через необъятные пространства космоса, пока, наконец, не попадают в особенную галактику, состоящую из пятисот биллионов звезд.
Когда они приблизились к звезде, которую мы называем нашим Солнцем, и к вращающимся вокруг него планетам, архангел указал на маленькую незначительную сферу, медленно вращающуюся вокруг своей оси. Маленькому ангелу она показалась нелепой как грязный теннисный мячик, его сознание было преисполнено глобальности и величия того, что он увидел до этого.
«Я хочу, чтобы ты обратил на нее особое внимание», — сказал архангел, указав на нее рукой.