Галилея слыла местностью, чей климат был благоприятен для революционеров. В 4 году до Р. X., незадолго до того времени, когда родился Иисус, один из мятежников взломал арсенал в городе Сепфорисе и ограбил его, чтобы вооружить своих соратников. Римские войска отбили город и сожгли его — причина, по которой его восстанавливали, — -распяв две тысячи евреев, которые принимали участие в восстании. Десять лет спустя другой мятежник по имени Иуда поднял бунт, призывая своих земляков не платить налоги языческому римскому императору. Он способствовал основанию партии зилотов, которая тревожила римские власти следующие шестьдесят лет. Двое из сыновей Иуды были распяты после смерти Иисуса, а его последний сын окончательно отбил крепость Масаду у римлян, поклявшись защищать ее, пока жив хоть один еврей. В конечном итоге, 960 еврейских мужчин, женщин и детей предпочли покончить с собой, нежели сдаться римлянам. Жители Галилеи были свободолюбивы до глубины души.
Несмотря на все ее процветание и политическую активность, Галилея снискала мало уважения у всей остальной страны. Это была самая удаленная от Иерусалима провинция и самая отсталая в культурном отношении. Церковная литература того времени изображает жителей Галилеи мужланами, представляющими собой мишени для анекдотов на национальной почве. Те из них, кто учил иврит, имели такое грубое произношение, что их никогда не приглашали читать Тору в других синагогах. Если человек небрежно говорил даже на арамейском наречии, это было отличительным знаком его галилейского происхождения (однажды в этом пришлось убедиться Симону Петру, когда его выдал провинциальный акцент). Арамейские слова, сохранившиеся в Евангелиях, являются свидетельством того, что Иисус тоже говорил на этом северном диалекте, без сомнения вызывая этим скептическое отношение к себе. «Разве из Галилеи Христос придет?» «Из Назарета может ли быть что доброе?» Другие евреи относились к Галилее как к воплощению духовной распущенности. Один из фарисеев, после одиннадцати бесплодных лет, сокрушался: «Галилея, Галилея, ты ненавидишь Тору!» Никодим, выступавший на стороне Иисуса, вынужден был замолчать, когда в его сторону был брошен упрек: «И ты не из Галилеи ли? рассмотри и увидишь, что из Галилеи не приходит пророк». Родные братья Иисуса ободряли его: «Выйди отсюда и пойди в Иудею». При том, что центр религиозной власти располагался в Иерусалиме, Галилея казалась наиболее неподходящим местом для явления Мессии.
Когда я читаю Евангелия, я пытаюсь мысленно перенести себя назад, в те времена. Как бы я отреагировал на угнетения? Попытался ли бы я быть образцовым гражданином, ни во что не соваться, спокойно жить самому и давать жить другим? Увлекли бы меня ярые мятежники, вроде зилотов? Стал ли бы я отстаивать свои интересы более нечестными способами, возможно, избегая уплаты налогов? Или, быть может, я бросил бы все силы на участие в каком–нибудь религиозном движении, сторонясь политических дискуссий? Какой тип еврея выбрал бы я для своей жизни в первом веке?
В то время в Римской империи жило восемь миллионов евреев, и только чуть больше четверти из них населяло собственно Палестину[5], и иногда они испытывали терпение римлян до последнего. Римляне сжигали евреев — «безбожников» за их отказ поклоняться греческим и римским богам и относились к ним как к неполноценным членам общества из–за их странных обычаев: евреи отказывались есть «нечистую» еду своих соседей, избегали любой работы в субботу и по вечерам в пятницу и пренебрежительно относились к гражданскому долгу. Несмотря на это, Рим утвердил за иудаизмом статус официальной религии.
Во многих отношениях те невзгоды, которые выпадали на голову еврейских лидеров, напоминали бедственное положение русских церквей во время правления Сталина. Они могли выбрать сотрудничество, что означало прерогативу вмешательства правительства в дела церкви, либо они могли избрать свой собственный путь, что означало жестокие гонения. Ирод Великий вполне подходил под сталинскую модель, держа религиозную общину в постоянном страхе, наблюдая за ней с помощью целой сети шпионов. «Он менял своих Первосвященников так, словно это было платье из его гардероба», — сказал один еврейский писатель.