И Иисус понес свой крест. В этом он тоже видел глубокий символ — не только римского гнета, но и заповеданного им пути любви и мира, пути поражения, ведущего к победе. В отличие от действий Иисуса в Храме и на Тайной вечере, крест — символ не только деятельности, но и пассивности. Не только действия, но и страдания. Кресту суждено было стать символом победы, но не победы кесаря или тех, кто боролся с кесарем его же средствами. Крест стал символом и средством победы Бога.»
Заключение
Идеи, изложенные в настоящей главе, обычно вызывают у моих студентов и читателей отрицательную реакцию. С одной стороны, эти идеи часто кажутся странными и эксцентричными: привыкнув к внешне незамысловатому богословию гимнов типа «Есть холм зеленый вдалеке» и упрощенному представлению о богословии искупления, некоторые христиане жалуются на излишнюю сложность моих аргументов. Можно ли допустить, что Иисус действительно думал о подобных вещах, и как это вообще соотносится с нашей простой верой? В свою очередь, критически настроенные богословы упрекают меня в том, что я претендую на слишком исчерпывающие знания, а также в том, что я приписываю Иисусу такие мысли, которых у него, возможно, и не было.
Последним я отвечаю уже не в первый раз: лучшей исторической гипотезой следует считать ту, которая без излишней замысловатости истолковывает имеющиеся у нас сведения, Многие детали моей картины отличаются от учения ранней Церкви об искуплении, хотя они и предлагаются в качестве основания для этого учения, и, в любом случае, их нельзя просто отбросить в сторону, повторяя известные постулаты («Всем известно, что Иисус и подумать об этом не мог)). Иудеи первого века очевидно мыслили именно таким образом, и есть все основания полагать, что Иисус избрал для себя именно такое прочтение общего повествования.
Первым же я хотел бы напомнить не в последний раз: на пути духовного роста иногда полезно испытывать замешательство от вопросов, пугающих своей сложностью. По сути своего изображенная здесь картина удивительно проста, но эта простота доступна не всем. Она требует пристального внимания к особому и, возможно, странному, даже отталкивающему для нас образу мышления первого века, присущему Иисусу. На самом ли деле мы хотим познавать Иисуса и следовать за ним, или предпочитаем творить себе кумира?
В заключение позволю себе четыре замечания. Прежде всего, все сказанное выше имеет непреходящее значение лишь в случае, если Иисус Назарянин действительно воскрес из мертвых, К вопросу о Пасхе мы обратимся в шестой главе. Здесь же отметим только, что, если бы тело Иисуса осталось в могиле, никто бы токе, после его казни, не придал значения его притязаниям на мессианство или на какую–то символичность своей смерти. Ведь распятый Мессия это пораженный Мессия. Что было проку в столь сложном, возвышенном и, возможно, далее искреннем отношении Иисуса к своей приближающейся кончине? Тем хуже для него. Без воскресения наша вера — лишь показной оптимизм. Именно Пасха доказывает справедливость восприятия Иисусом своей смерти.
Во–вторых, в свете воскресения крест открывается нам как поворотный момент всей мировой истории. В понимании Иисуса, все зло и боль мира сосредоточились в одной точке на кресте, потерпев на нем окончательное поражение.
При этом, конечно, нельзя не задаться вопросом: почему тогда боль и зло по–прежнему процветают в мире? Утешительно сознавать, что для ранних христиан, решительнее других утверждавших спасительную силу креста, эта проблема была не менее актуальной. Послания к Колоссянам и Ефесянам, в которых Павел прославляет подвиг Иисуса, написаны в темнице, где апостол находился во власти сильных мира сего. Каждому из нас приходится жить с этим противоречием. Однако если победа креста никак не отражается в жизни всего мира, если ее действие ограничивается лишь так называемой духовной» сферой, значит мы отрицаем значение, вложенное в нее Иисусом. Такое понимание креста и воскресения требует от нас, помимо всего прочего, веры в грядущую окончательную победу, когда Бог сотрет с наших глаз последнюю слезу. Все это подводит нас к темe последних двух глав настоящей книги.
В–третьих, крест можно рассматривать как величайшее проявление любви Иисуса к людям. Он стал кульминацией тех моментов в eгo служении — прикосновения к прокаженному, сострадания больным и осиротевшим, его слез на могиле Лазаря, — которые являют нам глубоко человечного и (об этом я буду подробнее говорить в следующей главе) одновременно преисполненного Божьим духом Иисуса. Свидетельство Иоанна о том, что Иисус, «возлюбил» Своих сущих в мире, до конца возложил их» (Ин. 13, 1), нельзя назвать какой–то более поздней богословской трактовкой событий, которые на самом деле протекали совсем не так, Описание Иоанна не расходится с действительностью.
В–четвертых, я хотел бы еще раз подчеркнуть, что означает изучение личности Иисуса в контексте задач, стоящих перед нами в этом мире. Говоря: «Мы следуем за Христом», мы подразумеваем распятого Мессию. Его смерть была не просто тяжким испытанием, обеспечившим прощение наших грехов, а затем преданным забвению. Крест является самым надежным, истинным и глубоким откровением личности и сердца живого любящего Бога. Чем больше мы узнаем о кресте во всех его исторических и богословских измерениях, тем глубже мы познаем того, по чьему подобию мы созданы. Тем лучше мы понимаем призвание нести свой крест так, чтобы в нашей жизни и служении люди увидели образ живого Бога. Потому, говоря о преобразовании окружающего мира (а именно этому была посвящена конференция, побудившая меня к написанию этой книги), мы не вправе думать, будто крест спасает нас «лично», а затем теряет всякую значимость. Преображение мира заключается в том, чтобы возвестить ему о спасении, добытом на кресте. Для этого необходимо, чтобы крест лежал в основании как методов, так и содержания. Мы еще вернемся к этой теме в заключительных главах.
В заключение я должен сказать, что, если последовать такому ходу рассуждений, мы неизбежно (я в этом убедился на опыте) столкнемся еще с двумя вопросами; что думал Иисус о своей личности и личности Бога гл что именно произошло в Пасхальное воскресенье? Этим вопросам будут посвящены следующие две главы.
5 Иисус и Бог
Вступление
Я уже давно привык к вопросам: «Был ли Иисус Богом?» и «Знал ли Иисус о том, что он Бог?» Это важные и насущные вопросы, однако, прежде чем на них можно будет дать ответ, их необходимо переосмыслить.
Дело в том, что слово «бог» — или «Бог» — понимается разными людьми по–разному. В современном Западном мире оно уже почти никогда не ассоциируется с традиционными идеями тщательно продуманного христианского вероучения. Вследствие этого происходит нечто поразительное; если я просто отвечу утвердительно на оба вышеупомянутых вопроса, у большинства моих собеседников создастся представление, с которым я сам никогда бы не согласился. Я не думаю, что Иисус отождествлял себя с существом, которое обычно подразумевается под словом «бог» многими из наших современников.
На самом деле, когда житель модернистского Запада произносит слово «бог», он имеет в виду деистического бога эпохи Просвещения; удаленное, отвлеченное существо, которое в каком–то смысле, возможно, и ответственно за сотворение мира, однако по большому счету он, скорее даже, оно, недоступно для людей и не имеет ничего общего с повседневной жизнью и болью мира в его теперешнем состоянии. Сама мысль о «божественном вмешательстве» является в данном случае смешением категорий: такой бог и думать не стал бы во что–то «вмешиваться». Конечно, многие христиане, желая теоретически обосновать свое ощущение Божьего присутствия и его силы и не отказываясь при этом от идеи его обособленности от мира, говорят о «чудесном» вмешательстве Бога в мирские дела. Хотя логически это не представляется возможным, уверяют они, Бог все же не связан законами логики и при необходимости волен нарушать собственные правила. Но совсем не таким изображает Бога Библия, И, что еще важнее, совсем иное представление о Боге было у Иисуса.