В свете сказанного коротко стоит рассмотреть другие явления, которые для иудеев того времени символизировали живое присутствие Яхве с ними и со всем миром.
Прежде всего, Тора. Иисус ставил свои слова выше Моисеева Закона. Особенно ярким, но далеко не единственным проявлением этого стала Нагорная Проповедь. Как убедительно показал Джейкоб Нойзнер, такое отношение свидетельствует о том, что Иисус признавал за собой власть над Торой — право переписывать ее по своему усмотрению. При этом он взял на себя роль не нового Моисея, но, в определенном смысле, нового Яхве. Во времена Иисуса Тора также являлась для иудеев одним из символов воплощения. Она была не просто словом, исходившим от Бога, а живым присутствием слова Божьего с Израилем. Объявить себя автором и олицетворением новой Торы (несомненно являвшейся продолжением старой, но в то же время превосходившей ее во многих отношениях (Мф. 5, 17–20) означало провозгласить себя самого и свое учение местом пребывания живого Бога. Это заявление Иисуса заключено в словах, имеющих удивительное сходство с более поздним раввинским высказыванием. «Где двое или трое собраны во имя Мое, — сказал Иисус, — там Я посреди них» (Мф. 18, 20). «Где двое вместе рассуждают о словах Закона, — писал раввин Анания бен Терадион, — там их осеняет Шекина». Последнее высказывание с уверенностью датируется периодом после разрушения Храма. Оно поясняет, каким образом Тора открывала путь в присутствие Божье людям, не имевшим туда иного доступа. Слова Иисуса одновременно подрывают авторитет и Торы, и Храма. Собрание «во имя его» — возможно, имелась в виду небольшая группа последователей Иисуса в деревушке, где он остановился — отождествлялось по значимости с изучением Торы, а его собственное присутствие — с пребыванием Яхве в Храме.
То же можно сказать и о других символических образах, использовавшихся иудеями применительно к Богу, «Сеятель слово сеет» — служение Иисуса считается откровением Божьего слова, созидательного, целительного, пробуждающего к жизни. Мир был сотворен по слову Божьему, и, по предсказанию пророков, именно ему суждено было сыграть главную роль в грядущем великом возрождении. Иисус исцелял людей «словами, и это расценивалось как проявление его необыкновенной власти. Кроме того, в Иисусе обитал Дух Божий; «Если же Я Духом Божиим изгоняю бесов, то конечно достигло до вас Царствие Божие». Язык его учения — язык истинной Мудрости, которая призывает положиться на Бога и жить по его слову, тем самым вступая в противоречие с мудростью человеческой. Но теперь Мудрость заключалась в том, чтобы слушать Иисуса, верить в его эсхатологическое откровение и жить в соответствии с ним.
Итак, первые три Евангелия свидетельствуют (пусть косвенно) о том, что, говоря о своей личности и делах, Иисус по–новому использовал пять современных ему иудейских символов живого присутствия Яхве в мире. Все это, разумеется, следует рассматривать в более широком контексте его эсхатологической проповеди, его слов о том, что Царство Божье приблизилось к людям с его появлением. Поступая так, мы убедимся в справедливости своих предположений, которые представляют собой лишь верхушку айсберга. Своими делами Иисус положил начало новому Исходу. Народ Божий находился в рабстве, но Бог услышал их плач и поспешил на помощь. Подобно тому, как первый Исход открыл людям тайное значение имени Яхве, Иисус своими делами явил им личность и характер Яхве, воплощенные в человеке. Он принес народу Божьему окончательное избавление и дал ему возможность исполнить, наконец, свое предназначение быть светом всего мира.
Эта важная текла выходит на передний план в описании последнего посещения Иисусом Иерусалима. В третьей главе я говорил о том, что поведение Иисуса в Храме явно символизирует его мессианские намерения, его убежденность в своем призвании сделаться олицетворением долгой истории Израиля. Выше я выразил предположение о неразрывной связал его действий с уверенностью в том, что сам он и его дела должны были прийти на смену Храму. Что же касается символической пасхальной трапезы, то она стала предвестием смерти Иисуса ради искупления Израиля, а значит и всего мира. Итак, я прихожу к следующему выводу: оба действия, символизировавшие крест и воскресение, в свою очередь указывают еще на один, более важный, символ. Последнее путешествие Иисуса в Иерусалим, по моему мнению, должно было символизировать и олицетворять долгожданное возвращение Яхве на Сион (наиболее ярко это выразилось именно в его поведении в Храме и во время пасхальной трапезы). Иисус предпринял это путешествие, полностью осознавая возможные последствия. Оно призвано было сыграть ту же роль, что и неподвижное возлежание Иезекииля на боку или глиняный сосуд, разбитый Иеремией, Действия пророков олицетворяли собой реальность. Иисус же не просто провозглашал возвращение Яхве на Сион, — он намеревался изобразить и воплотить в самом себе это решающее событие. Кроме того, он верил в свою окончательную победу, которая позволит ему взойти на престол Бога Израилева.
У меня нет возможности представить подробное обоснование своих взглядов. Достаточно будет сказать, что, в течение долгого времени изучая притчи Иисуса о царе (или господине), требующем отчета у своих подданных (или слуг), я пришел к выводу о том, что они не имели своей изначальной целью предсказание второго пришествия Иисуса, хотя именно такая трактовка, согласно которой Церковь, подобно слуге, ожидает его возвращения и суда, является наиболее распространенной. Обоснование необходимости переосмысления этих притчей слишком обширно для того, чтобы его можно было здесь воспроизвести, но внимательное изучение этого вопроса все же позволит не торопиться с поспешными выводами. Тем не менее можно упомянуть несколько моментов, которые помогут этой идее проникнуть в удивленные умы тех читателей, которые раньше об этом никогда не задумывались.
Прежде всего, хочу внести полную ясность (поскольку мне пришлось неоднократно сталкиваться с недопониманием в этом вопросе); я не считаю, что новое прочтение притч о царе (господине) отрицает «второе пришествие» Иисуса. Никоим образом! Вера в намерение Бога–Творца в конце времен воссоздать всю Вселенную, в которой Иисусу будет принадлежать главенствующее место, имеет твердое новозаветное основание. Особенно важны в этом отношении такие отрывки как Рим. 8; 1 Кор. 15 и Откр. 21–22. Однако именно об этом событии Иисус не говорил ничего (помимо нескольких упоминаний о полном искуплении, которое, как нам известно и теперь, все еще ожидает нас в будущем). Даже с учетом того, что слушатели Иисуса не всегда понимали его, сложно предположить с его стороны попытку рассказать людям, неспособным даже осмыслить факт eгo предстоящей смерти, о каком–то неопределенном периоде времени, за которым последует его собственное триумфальное возвращение (при этом также следует помнить об отсутствии в иудейской традиции каких–либо указаний па такое развитие событий).
Итак, я не думаю, чтобы именно об этой важной истине шла речь в вышеупомянутых притчах — в частности, Мф. 25, 14–30 и параллельное место в Лк. 19, 11–27, — в которых рассказывается о царе или господине, поручившем своим слугам определенного работу и по возвращении оценивающем, насколько прилежно они с ней справились. Мне кажется, сам Иисус вложил в эти притчи иной смысл, что–то гораздо более важное и в данной ситуации более насущное: его последний приход в Иерусалим ознаменовал собой исполнение давнего обещания о возвращении на Сион Яхве в качестве судьи и в качестве спасителя. По сути, эта притча повторяет предостережение Малахии; «Внезапно придет в храм Свой Господь, Которого вы ищете… И кто выдержит день пришествия Eгo?».
Не представляет сомнений, что именно так понимал данную притчу Лука. Изображенная им картина (а «полотно» Луки — художника по натуре — заслуживает самого пристального внимания) написана так, чтобы обратить наш взгляд к образу Иисуса, въезжающего в Иерусалим на осле, горько oплакиваюшего судьбу города под звуки хвалебных возгласов толсты. Слова предупреждения Иисуса не оставляют никаких сомнений (по крайней мере для Луки) в том, что это и eсть» возвращение Яхве на Сион. «Твои враги, — говорил Иисус, — нe оставят в Иерусалиме камня на камне, „за то что ты не узнал времени посещения твоего». Выражение «посещение твoe» говорит здесь о прибытии самого Яхве. Однако речь идет не об очередном «визите» Бога к своему народу. Он «посетил» их в более древнем и тревожном смысле этого слова. Он вернулся, чтобы окончательно выяснить отношения и привести все к логическому завершению. Эта и другие притчи возвестили Израилю, что назначенный час пробил. Яхве грядет на Сион. Но его «посещение» несло Израилю не только благословенное спасение, но и страшное осуждение отвергшим то, «что служит к миру твоему) (Лк. 19, 42).