Что же делать в этом водовороте общественных течений и конфликтов Церкви? Большая часть современных взрослых христиан получали образование, постигали основы веры и учились благовествовать словом и делом, живя в модернистском обществе, в период индустриализации. Правда, некоторые направления христианства сумели сохранить приверженность образу мышления и даже образу жизни, существовавшим до этой эпохи, и даже сейчас не имеют ничего общего с модернизмом, а тем более с постмодернизмом. Но большинство из тех верующих, кому уже за пятьдесят, привыкли обращаться с евангельских призывом к людям, считающим себя представителями модернизма, сторонниками прогресса, к свято верящим в то, что усердный труд и побольше старший приблизят наступление «золотого века» успеха и процветания. В богословском переложении эта мечта модернизма нашла выражение в особой форме пелагианства; «Напряги свои нравственные «мускулы», и твои усилия спасут тебя». А поскольку именно таким взглядам Мартин Лютер противопоставлял свое учение об оправдании верой, все это время мы продолжали проповедовать благодать и веру миру, состоявшему из убежденных пелагиан. Мы возвещали им духовное откровение, неоскверненное политическими и социальными нюансами.
Для начала все выглядит неплохо — встретив па улице пелагианина, просто дайте ему в руки томик Августина или Лютера. Однако немедленно возникают две проблемы. Прежде всего, сам Св. Павел под оправданием верой подразумевал нечто иное. Но это тема для отдельной книги. Во–вторых, с наступлением постмодернизма большинство наших современников перестали или скоро перестанут быть пелагианами. Микропроцессор заменил тяжелую технику, а люди отвергли всякое объективное знание в пользу мимолетных чувств и «желаний. Они предпочли беспорядочное смешение символов надменному «я» просветителей, опровергли древние метаповествования, оставив себе лишь множество взаимозаменяемых историй. Люди, живущие в этом мире, в нашем мире, не пытаются прилагать нравственные усилия. Для чего им это? К чему им стремиться? И кто такие «они»? Цели, мотивы, индивидуальность — все это подмыли зыбучие пески постмодернизма.
Столкнувшись с этим явлением, многие христиане пытались, и до сих пор пытаются, отрицать наступление постмодернистской эпохи, цепляясь за модернизм, в котором так комфортно себя ощущали и где, порой сами того не осознавая, проповедовали модернистское евангелие. Многие хотели бы повернуть время вспять в культурном и богословском отношении. Но это невозможно. В последних двух главах этой книги я призываю вас не бояться критического настроя постмодернизма. Ведь он неизбежен. Он явился как приговор самонадеянности модернизма, вынесенный изнутри. Наш долг осмыслить момент отчаяния в современном обществе с библейской и христианской точек зрения и найти выход из этого заколдованного круга. Вот почему я продолжала разговор о воскресении Иисуса и его встрече с учениками по дороге в Эммаус в свете произведения, известного нам как 41–й и 42–й Псалмы.
Пс. 41 — 42
Псалмы, которые мы называем 41–м и 42–м, в действительности составляют единое поэтическое произведения из трех строф. Каждая строфа оканчивается замечательным рефреном:
В этом псалме содержится прекрасная молитва, которого полезно было бы повторять каждому христианину, размышляющему о своем призвании:
Давайте вглядимся в эти строки, дабы по достоинству оценить их форму и содержание. Все стихотворение посвящено пребыванию в Божьим присутствии. Очевидно, его автор испытал эту радость в иерусалимском Храме. Он вспоминает волнение от близости с Богом, и сердце его наполняется острой болью и ощущением потери, потому что все это осталось в прошлом.
Итак, можно сказать, что стихи 2–6, выражаясь современным языком, написаны человеком в состоянии глубокой депрессии:
Он жаждет Бога, как лань жадет воды в пустыне. Глаза его денно и нощно наполнены слезами. Память о счастливых временах не облегчает его страданий. В отчаянии он обращается к своей душе: «Отчего ты так подавлена? Уповай на Бога, и я буду славить его».
Затем в стихах 7–13 он вспоминает, что значило для него находиться в присутствии Божьем:
Унывает во мне душа моя; посему я воспоминаю о Тебе с земли Иорданской, с Ермона, с горы Цоар. Бездна бездну призывает голосом водопадов Твоих; все воды Твои и волны Твои прошли надо мною. Днем явит Господь милость Свою, и ночью песнь Ему у меня, молитва к Богу жизни моей. Скажу Богу, заступнику моему: для чего Ты забыл меня? Для чего я сетуя хожу от оскорблений врага? Как бы поражая кости мои, ругаются надо мною враги мои, когда говорят мне всякий день: `где Бог твой? Что унываешь ты, душа моя, и что смущаешься? Уповай на Бога, ибо я буду еще славить Его, Спасителя моего и Бога моего.
Автор находится вдалеке от Иерусалима — в Иордане или на горе Ермон. Умом он понимает, что Яхве не оставил его и пo–прежнему слышит его молитвы, и все же ему кажется, будто он далеко. Враги подступили к нему, люди с насмешкой указывают ему на отсутствие видимых доказательств Божьего присутствия. Всей душой он желал бы вернуться в Иерусалим, где столь явственно ощущаются присутствие Бога и его благодать, где множество голосов сливаются в хвалебном хоре. И вновь он призывает душу свою уповать на Бога. Призыв к надежде не то же, что сама надежда, но для человека, не способного ни к чему иному, это лучше, чем ничего.
Затем, в Пс. 42, включающем в себя третью и заключительную строфу того же стихотворения, грусть псалмопевца обретает более четкие очертания: от дома Господня его отделяет не только географическое расстояние. Он окружен людьми, чей образ жизни целиком и полностью противостоит Богу:
Суди меня, Боже, и вступись в тяжбу мою с народом недобрым. От человека лукавого и несправедливого избавь меня, ибо Ты Бог крепости моей. Для чего Ты отринул меня? для чего я сетуя хожу от оскорблений врага? Пошли свет Твой и истину Твою; да ведут они меня и приведут на святую гору Твою и в обители Твои. И подойду я к жертвеннику Божию, к Богу радости и веселия моего, и на гуслях буду славить Тебя, Боже, Боже мой! Что унываешь ты, душа моя, и что смущаешься? Уповай на Бога; ибо я буду еще славить Его, Спасителя моего и Бога моего.
Враги псалмопевца жестоки и нечестивы. Он бессилен перед ними, и уже кажется, что даже Бог оставил его. Именно в этот момент, когда он чувствует себя совершенно подавленным, автор псалма произносит свою удивительную молитву, красной нитью проходящую сквозь все произведение (42, 3). Он просит Бога послать ему свой свет и свою истину, дабы они отыскали его в пустыне и привели домой, где он вновь сможет славить Бога. Находясь вдалеке от Иерусалима, он ждет, что Бог возвратит его в свой дом с радостью, подобно израильтянам, ведомым огненным столпом — таинственным символом присутствия среди них живого Бога. Мы нуждаемся в его свете и истине не только для интеллектуальных упражнений, но и тогда, когда, ощущая себя совершенно потерянными и удрученными, мы жаждем близости с Богом. И вновь псалмопевец повторяет свой рефрен: «Что унываешь ты? Уповай на Бога; я буду славить его, Бога — спасителя моего».