Кто–то, думаю, может дать такое объяснение: христиане, записавшие эти повествования во втором поколении, потрудились очистить их ото всех библейских аллюзий и отголосков. Но это неубедительно, учитывая, что мы имеем четыре независимых пересказа истории разными словами и разными способами. Гораздо правдоподобнее думать, что эти истории, хотя они и были записаны позже, отражают самые ранние и неразработанные версии рассказов очевидцев, которые еще только начинали задумываться о том, было ли событие воскресения исполнением Писания или нет. Они спешили как можно быстрее пересказать своим друзьям, соседям и родным то, что увидели и услышали. Поэтому для меня эта характеристика указывает на то, что такие истории, хотя и были записаны позже, восходят к самой ранней устной традиции, которая зафиксировала их в таком виде. Когда подобные истории пересказывают другим (и поверьте, если вы пережили бы нечто подобное, вы снова и снова об этом сообщали бы людям), они очень быстро обретают застывшую форму: так, если вы два–три раза расскажете какую–то забавную историю, окажется, что далее вы будете пересказывать ее одним и тем же способом. Хотя позднее разные евангелисты слегка отредактировали эти рассказы, они по–прежнему отражают четыре самые ранние версии рассказа об этих событиях.
Вторая удивительная характеристика повествований о воскресении заключается в том, что там самыми первыми очевидцами событий становятся женщины. Нравится нам это или нет, в античном мире женщин просто не считали надежными свидетелями. И когда это предание обрело законченные черты, как это мы видим в самом начале главы 15 Первого послания к Коринфянам, женщины оттуда полностью исчезли. Когда потребовалось отстаивать веру в публичных дебатах, оказалось, что в том мире говорить о женщинах как о важнейших очевидцах удивительного события — да еще о женщине с такой репутацией, как Мария Магдалина, — непристойно. Однако женщины стоят на переднем плане у всех четырех евангелистов: как первые апостолы, как первые люди, которым поручено донести до окружающих весть о том, что Иисус был воздвигнут из мертвых. В соответствии с тем, о чем говорилось ранее, просто невозможно себе представить, что сначала появилась «чисто мужская» версия, которую передает Павел в 1 Кор 15, а затем, по мере ее развития, туда вошли четыре рассказа о женщинах, которые мы видим в евангелиях. Здесь снова евангельские повествования воспринимаются как отражение самой ранней традиции.
Третьей удивительной чертой, которая тесно связана с третьей особенностью веры христиан на фоне иудаизма, является портрет Иисуса. Многие исследователи на протяжении последних ста лет уверяли, что повествования о воскресении были созданы следующим образом. Во–первых, после смерти Иисуса ученики были настолько подавлены, что просто не могли размышлять об этих событиях. Во–вторых, постепенно к ним пришло новое духовное понимание — представление о том, что дело Иисуса не умерло. В–третьих, на основе такого нового духовного переживания они начали переосмысливать Писания. В–четвертых, чтобы выразить этот опыт, они стали (только на этом этапе, не рдныпе) использовать язык воскресения. И наконец, к концу I века кто–то придумал истории о буквальном событии воскресения, что не входило в изначальные намерения первых христиан. Венчает эту гипотетическую последовательность идея, что Лука и Иоанн (согласно данной теории, они написали свои евангелия в последнюю очередь, вероятно, где–то в конце I века) изо всех сил стремились подчеркнуть, что Иисус был действительно физическим, телесным существом, для чего они придумали истории о том, как он ест рыбу, готовит завтрак на берегу, как до него дотрагиваются, и тому подобное.
Однако эта гипотеза предлагает нам весьма причудливый — даже с иудейской точки зрения — сценарий развития событий. Если бы первые христиане пошли таким путем: изучали бы Писания и затем создавали бы на его основе повествования, — можно было бы ожидать, что воскресший Иисус будет сиять подобно звезде. Именно так, в конце концов, описывает воскресших популярный текст главы 12 Книги пророка Даниила. Но мы этого не видим. Что–то подобное есть в описании преображения, но повествования о Воскресшем начисто этого лишены. Иисус там представлен человеком с телом, похожим на тела других людей, его можно по ошибке принять за садовника или за попутчика на дороге. Кроме того, истории ясно указывают на то, что это — преображенное тело. Но, мне кажется, никто просто не выдумал бы ничего подобного. Это, без сомнения, физическое тело. На него, если можно так выразиться, пошло вещество распятого тела — так что гробница осталась пустой. Однако оно проходит через закрытые двери, в нем нелегко узнать знакомые черты, и наконец, оно навсегда скрывается в Божьем пространстве (именно так следует понимать «небеса»).