Подобное отсутствие внимания к археологическим находкам в иных регионах помимо Галилеи (понимаемой в узком смысле) распространяется и на более обширную Галилею, о которой свидетельствуют тексты, подпадающие под широкое описание «литературы о восстановлении земель» (Чис 34:7–9, Нав 13:7–9, 3 Цар 8:65, 1 Пар 13:5, Иез 47:15, Ам 6:2). Например, странствия Иисуса, описанные Марком, как кажется, отражают именно этот «широкий вариант»: границы Тира, деревни Кесарии Филипповой, сердце Декаполиса – ὅλην τὴν περίχωρον τῆς Γαλιλαίας («вся окрестность Галилеи», Мк 1:28), как описывает ее Марк. Я еще вернусь к этому вопросу, но, безусловно, необходимо рассматривать Галилею в ее более широком естественном окружении, которым является южный Левант, – и только потом делать выводы о культурной и религиозной принадлежности данного региона, хотя бы просто для того, чтобы провести сравнение между традиционно еврейскими территориями и «внешним кругом». Правда, нынешние политические разногласия в регионе делают сотрудничество крайне затруднительным, но это не должно мешать нашему знанию о том, какие возможности может предложить эта более широкая перспектива. Исторически периферия Финикии и Сирии существенно влияла на облик внутренних районов той области, которую мы называем Галилеей. И нам по меньшей мере следует обратить внимание на те аспекты в истории Иисуса, которые отражают подобный взаимный обмен, сколь бы хрупким он ни казался в ту или иную эпоху: для евреев он полон символического смысла[317].
Литературные источники
Если предположить, что мы слишком избирательны, что фокус нашего внимания неимоверно узок и что мы часто некритичны при обращении к археологическим свидетельствам в исследованиях исторического Иисуса, непременно возникнут вопросы о том, как мы используем литературные источники.
Я уже упоминал и об игнорировании Четвертого Евангелия, и о том, что оно могло бы нам предложить. Конечно, в наш век консервативных религиозных взглядов нет недостатка в тех, кто желал бы приписать образу Иисуса и его изречениям в описании Иоанна абсолютную историчность. В качестве примера приведем попытку Йозефа Ратцингера (папы Бенедикта XVI), который в книге «Иисус из Назарета» пытается обратиться к кризису веры, в своем представлении, порожденному чрезмерно скептическим подходом исследователей исторического Иисуса. Понятно, что эта книга не является «историческим» исследованием в привычном смысле этого слова, а скорее представляет собой богословское сочинение, основанное на идее, согласно которой Иисус в полной мере знал о своей мессианской роли с самого начала проповеди. Ясно, что при подобном подходе ключевым источником будет текст Иоанна, а не синоптиков. К слову, довольно забавно, что Ратцингер критикует Мартина Хенгеля, который слишком легко сбрасывает со счетов свидетельство Иоанна по причине крайне богословской направленности источника, притом что оба они, и Хенгель, и Ратцингер, одинаково смотрят на вопрос о том, знал ли Иисус о своей мессианской роли. С моей точки зрения, историческая «ценность» рассказа Иоанна исходит из того, что в нем, как всеми признано, утверждена человеческая природа Иисуса (Ин 1:14), и оттого теологические предположения укоренены в реальной и повседневной жизни евреев I века в Галилее, Иудее и Иерусалиме[318].
317
S. Freyne, «Galileans, Phoenicians and Ituraeans: A Study of Regional Contrasts in the Hellenistic Age»,
318
J. Ratzinger,