Евгений дрался лучше всех. Собственно, только он один из всей Шестнадцатой улицы и умел драться, сразу вырубив дынеголового и коротышку. Мужчина любил иногда таким образом размяться, а тепличные условия спортзала никогда полностью не удовлетворяли его потребностей. Он был очень хорош в ситуациях, требующих быстрого принятия решений, легко отзывался на такого рода авантюры, но, справедливости ради, никогда сам не провоцировал драку. После того как он сошелся с Жанной, ни в чем похожем не участвовал, потому что та была категорически против насилия. Она терпеливо учила его, как переводить эту энергию в другое русло, например в секс или в динамическую медитацию. Однако если с первым у Евгения все было хорошо, то со вторым приходилось тяжеловато.
Ян взял на себя сипатого, а Вадиму выпал верзила. Здесь ни у кого не было перевеса, досталось всем, хотя все же Вадиму от верзилы, наверное, больше. Мужчины дрались молча, словно боялись разбудить детей в соседней комнате или как если бы делали самую привычную рутинную работу.
Вадим не умел драться совсем. Однако в отличие от Мити, жизнь по-серьезному его испытывала крайне мало — очевидно, он был ее любимчиком в этом смысле. Еще в юности достойно проявил себя в паре случаев, и этого оказалось достаточно, чтобы убедить богов отстать от него с такими глупостями. Ему удавалось вовремя справиться со страхом, поэтому он не притягивал к себе плохих парней. А еще всех подкупало его обаяние, природа которого всем представлялась связанной с заграничными корнями. Бывает так, что красивый человек вызывает у окружающих вполне понятные зависть и раздражение. Тогда великим наслаждением станет всякое его унижение, пусть даже и малое. История человечества богата такими расправами внутри мужского и женского племени. Ничего не поделать — конкуренция за супротивный пол. Однако Вадиму необыкновенным образом удавалось избегать такой участи. Что-то было в нем сродни ален-делоновскому, какой-то иностранный шарм, что привлекало внимание и вызывало уважение даже у тех, кто изначально не имел добрых намерений. Это, собственно, и составляло главный борцовский прием Вадима. Перед ним немного робели, заискивали, хотели дружить. Если же дело действительно доходило до чего-то опасного, что было крайне редко, Вадим забывал про свое неумение драться и, совершенно не думая о последствиях, становился преградой, с абсолютной готовностью нацеленной принять удар на себя, чтобы отвести его от своих близких. Инстинкт защитника брал верх над инстинктом самосохранения.
Что касается Яна, то, будучи немного увальнем от природы, он не был быстрым, зато его ширококостная рука была тяжелой и безжалостной. Если уж она на кого опускалась, то этот человек еще долго ощущал на себе ее удар. Ян тоже не умел драться, просто если с размаху он бросал кулак на человека — это вызывало нестерпимую боль, больше ему уже ничего делать было не нужно. Его ахиллесовой пятой была малая маневренность, но козырем — ясное понимание этой своей слабости. Поэтому Ян всегда старался нанести удар первым.
Как это часто бывает в жизни, развязка наступила внезапно. Подоспевшая женская эскадрилья, состоящая из Сони, Марины и Ларисы, была способна и не на такое.
— Что вы делаете! — кричала Соня, но ее тут же перекрыл мощный голос хозяйки «Трех медведей».
— Пошли вон! — орала Лариса. — Убирайтесь отсюда!
Она принялась колошматить сипатого по спине ладонью. Тот развернулся, и на него посыпались удары по рукам, шее и груди, он начал отступать назад, не решаясь ударить Логинову. В это же время Марина принялась оттаскивать своего мужа и Евгения от верзилы, испугавшись, что для бугая это может закончиться совсем плохо.
— Убирайтесь, пока здесь не собрался весь поселок и не линчевал вас! — проорала Логинова.
Отморозки убрались восвояси. Шестнадцатая улица победила!
Этот майский праздник прошел без костюмов и бутафории — от них решили отказаться, выбрав естественность. Вышло очень символично, ведь пощечины и драка не были фарсом. Как ни странно, но пикник выдался очень смешным. Митя словно ошалел после всего этого — так ему хотелось веселья и смеха. И сам он, весь красный от пощечин, напоминал какого-нибудь клоуна, и потому очень к месту пришелся клоунский нос, который он тут же себе нацепил. Нос и щеки оказались созданы друг для друга. И придумать образ удачней для него в тот день было невозможно.