Выбрать главу

Действительно, другого выхода не было. Дача нуждалась в уходе, а не в трех неделях заботы во время отпуска. Лучше уж продать, чтобы она не чахла в запустении. Пробовали решить проблему, наняв присматривать за «Зеленой листвой» одну семью из соседней деревни, но даче эта затея ужасно не понравилась. Она упрямо выскальзывала из-под навязанной опеки: срывала шланги и рвала трубы, заливая землю вокруг; стряхивала с деревьев и кустарников содержимое опрыскивателя, так что червяки и тля пожирали листья и плоды; сбрасывала укрывной материал, замораживая виноград и розы; гнала грунт вниз, так что дом и флигель дали трещины; почти обрушила старый деревянный забор. Сергей Иванович понимал, что идея с удаленным присмотром за «Зеленой листвой» не работала. Дача рассыпалась на глазах.

Возвращение на «Зеленую листву» ознаменовалось открытием второго дыхания для всех участников воссоединения. Будто произошло обновление, вызвавшее прилив небывалой энергии. Дача была во многом заново отстроена и отсажена. Это сейчас, когда уже прошло около двадцати лет, заметно сдавшие Сергей Иванович и Елена Федоровна не могли продолжать тот стремительный темп и дача начинала немного тускнеть, зарастать и ветшать. Однако пока это заметил бы лишь тот, кто мог сравнить ее с не очень давним прошлым, и то скорее он открыл бы только наметившийся симптом, а не случившийся очевидный факт. Старики еще держались молодцом и справлялись весьма достойно, но уже не подлежало сомнению, что «Зеленая листва» начала постепенно готовиться к очередной смене поколений.

Глава 50

ДНЕВНИК ЕЛЕНЫ ФЕДОРОВНЫ. ФРАГМЕНТ СЕДЬМОЙ

Вчера заговорили с Сережей про ужасы античных мифов и трагедий. И я вот что подумала: правы были древние греки, выводя вселенскую историю человечества из Вселенной отдельно взятой семьи. Всё так, всё в ней, в ней все ответы на вопросы. Зная собственную фамильную космогонию, тотчас приоткрываются многие тайны, и отнюдь не только собственные, но становится явным всеобщий условный алгоритм пути каждого. Хотя это страшно — вот так открыть ее невзначай, потому что незнание склонно мифологизировать. Прошлое затягивает пеленой, дурманом первых воспоминаний трех-четырехлетнего возраста, и тогда хаосом отдельных непромытых фрагментов образов и звуков мыслится начало нашей жизни. И многих такое устраивает, но ведь это ложь, все начинается гораздо раньше — в дородовые архаические времена нашего предсуществования. Каждая биография — это целый эпос, разыгрывающий свою драму, словно в древнеафинском театре.

Когда-то Фрейд решил одним махом разобраться со всем этим, смело взявшись за препарирование античной трагедии, и надо сказать, у него многое получилось.

Реконструкция собственной космогонии, как правило, весьма болезненна, ибо мир под названием «ты» рождался в титанических битвах, поэтому рождение — всегда через боль и опасность, некрасиво по форме и жестоко по содержанию. Таково Сотворение мира, и оно, верно, не может остаться незамеченным.

Отец Агамемнона — оскорбленный Атрей — убил детей брата-близнеца Фиеста и скормил их ему же; жена Агамемнона — Клитемнестра — убила своего мужа, совершая мщение за свою дочь Ифигению, что была принесена в жертву Артемиде собственным отцом; дети Клитемнестры — Орест и Электра — убили свою мать, мстя за отца; матереубийца Орест был обречен за это на скитания и безумие. Месть за месть, наказание за наказание бесконечны, как род человеческий. Каждый новый рожденный появился вследствие наказания и породит новое племя, обреченное на жажду мщения.

Господи, неужели и для нас так? В каком-то смысле да, ведь каждое новое поколение отменяет предыдущее — Марина отменяет нас с отцом, а внуки отменяют Марину и Вадима. Как там у Пушкина: «мне время тлеть, тебе цвести». Мы все конечны, тлен. И только «Зеленая листва» была, есть и будет…

Хочу писать, хочу сказать, хочу кричать так, чтобы меня услышали. Любите! Любите того, кто с вами рядом, любите тех, кого вы встретили, проходя мимо. Любите! Любите! Любите небо голубое и начинающийся день — его тоже любите. Он вам принесет столько всего интересного, а может помочь расстаться с кем-то, с чем-то, с правилами и убеждениями. Важно принять день как науку жизни, как текст любимой книги, которую можно прочитать лишь один раз. Нельзя перелистать и перечитать страницы жизни, не успеть. Все страницы распределены строго на каждый день. Как можно не читать эту книгу — один лист — один день, а если их несколько или целая глава? Что может быть больней осознания потерянной части жизни?