Зима дарила невероятное предвкушение летней жизни на даче. Так хотелось, чтобы холода скорее закончились, но одновременно с этим было и желание как можно дольше сохранить это ощущение предвкушения. За всеми снежными забавами в виде санок, лыж и коньков, за всей бодрящей морозной свежестью и красными щеками скрывалось волнение от ожидания предстоящей встречи. Сейчас замечательно, а будет еще более замечательно! Разве не здорово так думать? Хотелось как можно дольше удержать в одной руке сразу два «замечательно». В каком-то смысле снежный сезон даже имел ощутимое преимущество перед летом. Ведь зимой было хорошо от нее самой и еще от ожидания лета, а летом было только оно одно и никакой зимы не хотелось.
Зимой Глебовы не ездили на дачу. Дорогу в Пичугино тож всю заметало снегом. Ее безраздельными хозяевами становились сторожа, рассекающие местные сугробы на своих снегоходах. Тем лучше. Это служило лучшей гарантией защиты от непрошеных гостей, желающих поживиться имуществом дачников. Зима белой пломбой опечатывала весь поселок и всю долину, спрятавшуюся под высоким утесом. Вокруг воцарялась такая тишина, что можно было услышать, как где-то на другом конце поселка скрипит от ветра незакрытая дверь уличного туалета. Впрочем, эта тишина не была пугающей. Здесь не было ощущения заброшенности. Просто складывалось впечатление, что все погрузилось в дрему. И деревья, и мышата, и ежата — все были на месте, но спали, видя солнечные сны про зеленую карету.
Зимой семья Глебовых больше сосредотачивалась на себе, глебовская пружина сжималась, копила физические и духовные силы, чтобы с наступлением дачного сезона распрямиться и со всей своей прыти начать вершить долгожданный праздник. Без дачи невозможно было почувствовать настоящую жизнь. Без земли, без простора все казалось скучным и тесным. Это могло иссушить, как в сильно отапливаемых квартирах, где от сухого воздуха и духоты невозможно было дышать.
Непосвященные считали Глебовых сектантами, помешанными на своих грядках затворниками, но Глебовы-то знали, кто является настоящим узником. Они прекрасно осознавали свою зависимость от дачи, считая ее больше доброй привычкой. «Все мы от чего-то зависим, — размышляла Елена Федоровна. — Однако свои зависимости могут выбрать лишь единицы. Мы же избрали самую благословенную из возможных». Думая так, она, конечно, немного лукавила, потому что верила в судьбу, а значит, было непонятно, кто кого выбрал на самом деле. Как бы там ни было, их дача в Пичугино тож являла собой нечто особенное, совершенно редкий и уникальный случай.
Дочь и зять Сергея Ивановича и Елены Федоровны, будучи фанатами работы, вечно носились по своим делам. Они были, скажем так, «министрами иностранных дел» семьи, оставив «внутренние дела» родителям. А что? Разве это сложно, когда дома находятся по соседству? Всегда можно, накинув куртку прямо на домашнее, дойти до нужной квартиры. Марина и Вадим в чем-то сохранили ребячливость, потому что никак по-другому невозможно было назвать их постоянное присутствие у себя в редакции: и даже если они решали сменить обстановку и поработать в собственной квартире, то это все равно, что их не было для домашних, — настолько пару поглощала деятельность. Их нельзя было назвать легкомысленными, но надежный тыл в виде старших членов семьи расслаблял, заставляя поверить в то, что деятельность «предков» будет такой активной всегда. Именно по этой причине мнение Сергея Ивановича и Елены Федоровны в принятии важных решений всегда было определяющим: когда делать ремонт? на какие кружки нужно отдать детей? как лечиться во время простуды? Зимой, когда не было дачи, Глебовы-самые-старшие всецело погружались в дела семьи. Елена Федоровна порой приходила в дом своей дочери, чтобы приготовить еду, а Сергей Иванович часто возил детей на занятия в студии детского творчества. Зимой они были образцовыми няньками, впрочем, как и летом, с той лишь разницей, что им не нужно было подстраиваться под ритмы жизни детей и внуков. С наступлением теплых деньков семья словно оказывалась в одной большой лодке, счастливо плывущей вдали от суетливого мира.