— Хорошо, — как-то совсем по-взрослому повторила Лиза. — А что будут делать Гера и Алеша, надеюсь, не спать?
Елена Федоровна вздохнула на этот приступ подростковой принципиальности.
— Гера будет помогать дедушке заниматься подкормкой.
— А Алеша? — не отступала Лиза.
— И Алеша будет тоже что-нибудь делать. Обещаю.
— Где твои братья? — спросил Сергей Иванович.
— Алешка во флигеле, наверное в библиотеке, а вот Герка с пацанами где-то, не знаю.
— Але-шень-каааа! — закричала Елена Федоровна, повернувшись в сторону «Хема». — Идем с нами чай пить! Ты слышишь?
Флигель находился рядом, и было слышно, как детский голос что-то ответил, но разобрать слов оказалось невозможно. Вскоре Алеша появился в дверях с африканской маской на лице. Из портативной колонки зазвучали барабаны Черного континента. Маленький шаман начал свой причудливый танец.
Иногда дети устраивали концерты для взрослых, которые могли состоять аж из двух отделений, а иногда, повинуясь настроению, они просто творчески дурачились. Делая широкие шаги в сторону, Алеша то поднимал руки вверх, то опускал их вниз, пружиня на ногах, затем кружился вокруг себя, прыгал. Сидящие под липой громко зааплодировали.
— Африканец, мой золотой, идем пить чай с нами, — говорила Елена Федоровна снимающему маску внуку. — Принеси себе кресло-мешок, а я схожу за твоей чашкой.
Теперь они сидели вчетвером.
— Чем ты занимался в «Хеме»? — спросил Сергей Иванович. Он не любил, когда внуки брали поиграть предметы его коллекции. Когда такое случалось, дед мог строго отчитать, но сейчас не стал ничего говорить на этот счет.
— Я листал альбомы с картинами.
— Снова на голых теток смотрел! — хихикнула Лиза.
Алеша густо покраснел.
— Там они не голые, а обнаженные, — объяснила Елена Федоровна.
— Да какая разница? По-моему, то же самое.
— Голые — это в бане, а в искусстве, в живописи — обнаженные. Когда тело изображают как объект красоты, оно делается возвышенным. Понимаешь?
— Да поняла я, шучу.
— Не смотрел я на них, с чего ты взяла, — запоздало оправдывался Алеша.
— Видела однажды.
— Так, стоп, перестаньте, — сказала Елена Федоровна. — Я слышала, хлопнула калитка. Там, кажется, Гера пришел?
Последнее время Гера участвовал в семейных посиделках, только когда просыпалось особое настроение или вдруг возникала острая потребность в семье. Чаще он был наблюдателем, слегка отстраненно наслаждаясь происходящим, и в ответ на вопрос «Скажи что-нибудь?» лишь загадочно улыбался. Всегда сдержанный, он никогда не открывался по-настоящему, казалось, был мало к кому и к чему привязан. Гера, в отличие от Алеши, не озвучивал своих глубинных переживаний и, как Лиза, не начинал эмоциональные споры. Это давало другим соблазн думать про него, что он не очень развит в эмоциональном плане, не достиг еще юношеской зрелости. А между тем это было совсем не так. Сейчас Гера сидел под липой и вспоминал, как недавно ровно на этом же самом месте его настигло озарение.
Непонятно, что тогда навеяло ему эти мысли. Гера сидел под Акулиной Гавриловной и вдруг понял: и дед, и бабушка, и мама, и отец, и все то близкое, что было в его жизни, что он так любил, когда-нибудь, рано или поздно, должно будет уйти навсегда. Он задумался об этом, испытывая какое-то болезненное удовольствие сродни расковыриванию болячки или давке прыща: «Когда я умру, для меня не станет последующих дней. Никогда, никогда, никогда, никогда, никогда». Каждое новое «никогда» опрокидывало куда-то в ужасное и безвыходное. Сердце учащенно билось, на лбу выступала легкая испарина, все внутри холодело. На пике осознания стало тесно даже на их сдвоенном участке; мальчик был готов броситься на улицу и бежать не оглядываясь вперед изо всех сил. Хотелось кричать, плакать, попытаться что-то сделать. К счастью, сознание не могло удержать это «никогда» больше нескольких минут, и вскоре волна страшных мыслей откатилась обратно в океан сознания. Жизнь продолжила идти своим чередом, но с тех пор Геру временами мучало искушение вновь подумать про «никогда».
Фамильное дерево превосходно выполняло свое предназначение. Оно будило либо обостряло осознание конечности жизни. Дескать, не спи, помни, что ты должен продолжить род, передать эту землю следующему поколению, ведь я не могу достаться чужим людям. В этом смысле совсем не удивительным казалось внезапное открытие Геры под ветвями Акулины Гавриловны — он вступал в тот возраст, когда самому себе начинают задавать новые вопросы и поиск ответов на многие из них требует от человека большого мужества. Не иначе, его собственное прозрение указывало на то, что он стоял на пороге превращения в мужчину, в будущего воина.