— Пожалуй, вы правы, — согласился генерал.
Он вспомнил своё давнее путешествие в Эквадор, индейцев в отдалённых селениях, до сих пор носящих траур по Тупаку Амару Второму. Какую цену он заплатил за своё восстание? Вырванный язык, лицо, разбитое о камни площади, тело, раздираемое на куски, отрубленная голова? Казнь жены и детей на его собственных глазах? И он был героем, он, потопивший страну в крови восстания, а не те, кто потом огнём, мечом и кровью возвращали жизнь в нормальное русло. Видит Бог и Святой Франциск, он, генерал Гусман, не хотел омывать руки в крови их детей, но что делать с детьми драконов, что делать с мальчиками, которые смотрят на тебя глазами Тупака Амару, готовые стать третьими и четвёртыми в ряду мучеников, взявших себе это имя? Что делать с мальчиком, сквозь миловидные черты которого проступает ненавистное лицо, покоящееся на дне залива и всё ещё твердящее «нет», «нет», «нет»?
— Что вы хотите от меня? — спросил генерал, усилием воли отогнав смущающие его видения.
— Всё очень просто, — засуетился собеседник. — Мы проводили лонгитюдные исследования на заключённых и прочих… добровольцах. Но мы в США не можем провести исследование на детях. А ведь это очень важно: узнать, можно ли по-новому и на всю жизнь сформировать идеальный каррас?
Немного помолчав, Александропулос добавил:
— По моим сведениям, мой генерал, у вас есть ресурс. Говорят, вы собираете детей с повышенным ребелдином в… специальных учреждениях.
— Вы не ошиблись, — ответил генерал Гусман и встал из-за стола.
***
Из донесения Фелипе Араны, младшего офицера службы государственной безопасности, по личному распоряжению верховного диктатора и хранителя нации генерала Гусмана наблюдающего за приютом Св. Франциска в Ла Боке, Буэнос-Айрес
3 мая 2 _ года
Сегодня бригада сантехников снова явилась в приют Святого Франциска. Я выяснил, что ремонтные работы продлятся неделю. Когда ветер дует в ту сторону, где припаркован мой служебный автомобиль, до меня доносится такой смрад, что я теряю всякий аппетит и даже сандвичи моей жены с лимонным майонезом и чесноком пропитываются этой вонью. Чем там кормят детей в этом приюте?
Вместе с сантехниками снова явился их начальник, и я рассмотрел его внимательнее. Юнец с телячьими глазами, из тех, что не годны для службы в армии, не могут нормально учиться в университете, которых папаши пристраивают куда-нибудь мелкими шишками, чтобы дома глаза не мозолили и могли заработать себе хоть на чашку кофе с молоком.
А у этого начальника ещё и вид такой, будто он не прочь пропустить стакан-другой дешёвого портвейна. Я заметил, как оттопыривается карман его плаща, — бутылку он спрятал, будто неопытный подросток.
Директор Гуидо спустился в подвал, и, я уверен, они там вдвоём квасили и травили байки пару часов кряду, после чего начальник сантехников вышел с красными глазами, взял такси и укатил в сторону центра.
Директора приюта можно понять: с этими беспризорниками с ума сойдёшь. Я видел, как они выходили на прогулку в парк Онсе: стоял такой гвалт, что прохожие поспешно переходили на другую сторону улицы. Правда, надо отдать должное воспитательнице, которая навела порядок, как только вышла из ворот. Старая карга дунула в свисток, дети сразу заткнулись, построились парами и пошли за ней, напевая «Меня ведёт мой генерал/он купол для меня возвёл/он мне браслет и счастье дал/путь для меня во тьме нашёл».
***
Из дневника писателя
Директор Гуидо за бутылочкой чилийского красного (я впервые пил хорошее вино из бумажного стаканчика, что сказали бы матушка и дон Никанор!) поведал много интересного. Как будто я откопал заваленный землёй и мусором родник. Рассказывает старик сбивчиво, внезапно перескакивает с темы на тему, так что приходится возвращать его на верный курс вопросами, только делать это следует осторожно, потому что он иногда впадает в ступор, особенно когда случайно видит какой-нибудь предмет, вынесенный на поверхность сточными водами. Так, увидев старого драного зайца с оторванной лапой, облачённого в некое подобие фартука, директор Гуидо побледнел и замолчал. Мне пришлось снова наполнить его стакан, он выпил разом, крякнул, словно там было писко, и только тогда продолжил рассказ. Вот что мне удалось извлечь из потока слов.
Раньше его величество Красная Смерть лично контролировал приют Святого Франциска и сам выбирал новые имена для поступающих детей. Он всегда использовал римские имена — видимо, воображал себя одним из императоров, которые приходили и брали, что нравилось.
С удивлением узнал, что Икар (да-да, тот самый наш единственный и неповторимый Икар, гений из народа, сын погибшего на благо Отечество героя нации, наш скромняшка-симпатяшка, наш секс-символ, фух, надо остановиться!), короче, наш Икар воспитывался с этом самом приюте Святого Франциска в Ла Боке.
Я спросил, почему мальчику дали такое имя, оно ведь не римское, а греческое, на что директор Гуидо ответил, что Икару имя вообще не меняли по личному распоряжению КС. Это, скорее всего, потому, что Икар, как известно, — сын героя нации Кондора, а не какого-нибудь диссидента, который не достоин иметь детей. Хотя греческое имя явно нарушило общую картину.
Я заметил, что старик Гуидо, который, как он признался, в прежние годы был воспитателем в том крыле, где проживал юный Икар, очень хочет поделиться некой историей, но что-то ему мешает. Или он попросту боится. У меня дома припрятана бутылочка чилийского бордоского бленда, не какая-нибудь подделка, разбавленная спиртом, а истинное сокровище от самого дона Никанора. Уверен, эта штука развяжет язык директоруГуидо. Хотел распить её с Маритой, да теперь чего уж там…
***
Один раз генерал Гусман приехал в Ла Боку, как обычно, на чёрном автомобиле с бело-голубым флажком и служебными номерами, чтобы повидать Икара. В тот день они сначала посетили кафе-мороженое, а затем, вопреки обыкновению, не вернулись в приют. Генерал велел шофёру проехаться по центру города и с удовольствием наблюдал, как восхищённо распахиваются глаза мальчика при виде Розового дворца, широких авенид, цветущих бульваров, обелисков, площадей и домов в колониальном стиле. Теперь, когда над городом раскинулся купол, была всегда хорошая погода, стояло вечное лето, и вертолётам службы государственной безопасности больше не было нужды подниматься в воздух, чтобы сбросить в залив свой страшный груз. С неба мог упасть разве что птичий помёт, но это ерунда, все согласны на такую плату за безопасность и комфорт. Благодаря куполу и браслетам даже нищих почти не стало в городе, ведь войти в него теперь было не так-то просто, а возводить отвратительные кишащие блохами и голыми ребятишками с раздутыми животами фавелы — и вовсе не представлялось ни малейшей возможности. Стараниями мэра по внешнему периметру купола постепенно разбирали завалы и старые полуразрушенные в ходе войны строения и разбивали современные парки с велодорожками, теннисными кортами и верёвочными городками.