Веселее?
В последние годы нравится мне наблюдать за птицами. Может быть, проще стало, жмутся сейчас птицы к людям. На воле им сейчас неуютно стало.
Есть пара скворцовая. Обычные скворцы, не «афганцы», не «пестрые и каменные», а такие серые, невзрачные, без красивостей. Каждый год вьют гнездо. Каждый год вьют его в разных местах. Потому что, каждый год птенцов у них нет. Сорок много. Собак. Кошек. Все бесприютные.
Да и самочка у скворца глупенькая. Суеты у нее много, а ума житейского не хватает. То гнездо в глубине кустарника, а он невысокий, то на дереве и его видно со всех сторон, то прикрепит плохо и оно упадет. Гнездо само по себе хорошее делает. Вдвоем до одурения натаскают палочек, она его совьет. Ладно так, совьет, палочка к палочке. И пухом выстелет, и бортики сделает. А результат? То кошка доберется, то сорока, то ветер сбросит. Один раз получилось у меня от сороки гнездо отбить. Они вокруг гнезда летают на пару, сорока сидит недалеко, высматривает яйцо, что покрупнее. Переживали они сильно, эти скворцы. Прогнал я тогда сороку. Стали они с тех пор меня звать на защиту своего гнезда, хотите - верьте, хотите - нет. Как где увидят сороку, сразу ко мне в окно кто-то из них заглядывает и верещит. А другой или другая, в это время, вокруг гнезда круги наматывает. Выйду к ним, и они тут же на сороку в атаку кидаются и прогоняют. Без меня - страшно, наверное. Все равно - не уберегли. А как они вокруг этих разбитых яиц или упавшего гнезда? Жалко, хоть сам садись высиживать.
И каждый год так. Я уже и просил у Всевышнего, и сам думал, как им помочь. Ничего не придумывается.
А вот спроси меня: тебе больше делать нечего? Да, есть дела. Куда без них? А вот засело в голову и все. Если помогу им, то и мне кто-то поможет. А в чем поможет, я и сам не представляю. Но, с другой стороны, любая помощь лишней не будет. Поэтому...
Еще один gracio и еще один стакан с водой. И счет, пожалуйста.
Выпью и пойду».
Семен Сергеевич допил кофе, снял с вешалки полупальто с начесом, замотал шею шарфом, взял в руки видавшее виды, клетчатое кепи, застегнулся на все пуговицы и вышел в ночь. В город. В поземку. К стоянке. К своей простуженной и недорогой машинке. Чтобы сесть в нее и, соблюдая правила движения, тихо и спокойно доехать до дома. К жене, детям, теще и дивану. Но не судьба. Судьба Семена споткнулась. Поскользнулась на ровном месте, прикрытом тоненьким ледком и припорошенном мелкой крупкой. И Семен упал и ударился головой об асфальт. Его кепка, как птица, вывернулась из рук и улетела, а Семен остался. Остался навсегда. Когда человек, бывший когда - то Семеном, крехтя и стеная, привелся из положения лежа в положение сидя и взялся за свою голову, ничего от Семена в нем уже не было, кроме бесконечной, мучительной икоты. Его жена, в нетерпении ожидания, подогревшая в третий раз простывшее и в четвертый раз поставившая на плиту остывший чайник, сидела, пригорюнившись на кухне, и в неизвестно какой раз вела диалог с мужем о срочной необходимости покупки куртки и брюк для старшенького и плохой успеваемости у младшенького, о путевке в Дом отдыха для мамы и чудесной шали, которую она с таким трудом нашла в одном из недорогих бутиков. Она в который раз ругательски ругала своего «непутевого», бросая в сердцах «чтоб тебе икалось после твоего кофе», прекрасно выучив за время совместной жизни, где и чем занимается ее «благоверный». Что он, скорее всего, как всегда по - средам, «пьет кофе в этом своем кафе и рассматривает молоденьких девиц, старый...».
Через какое - то время, в теплотрассе, которая проходит неподалеку от дома номер 48, вбили от домов с 73 по 81, что по улице Второй трудовой объявился новый жилец. Пришел он однажды в одной рубашонке и вонючих брючках, да и остался жить поживать. Все звали его просто - Ик, а иногда - преувеличенно уважительно - обзывали Икаром. Он никогда не обижался. Такой был человек, необидчивый и незлопамятный. С ним поделились нехитрым, но теплым скарбом и делились едой и питьем. Пил он, страдательски морщась, ел равнодушно, спал, где ему оставляли место, а утром ничего не помнил. Ни хорошего, ни плохого. С утра ему рассказывали кто и как, и зачем. Отводили в хорошее место, где он и сидел до вечера, собирая то, что подавали. А вечером возвращался. Так и жили.