– Вер! Охренела! Он малыш совсем, давай я тебе по морде вьеду, бл…
Аля с силой оттолкнула девку, та аж отлетела к стене, матерясь. Схватила малыша, обняла, вытерла слезы ладонью, краем его же рубахи подтерла ему нос. Он замолчал, только морщился, всхлипывая.
– Мы с тобой тихонечко… сейчас все помоем, смажем. Я тебе волосики состригу красиво, модный будешь у меня, как певец. Знаешь, такой по телевизору поет, про любовь? А потом кушать пойдем, у нас кашка сегодня с вареньем. А потом сказки будем читать в спальне, ты любишь сказки?
Она еще что-то быстро говорила ему на ушко и тихонько сдирала с ребенка заскорузлую рубашку, отмачивая ткань от ссадин.
– У него, чесотка, идиотка, – Верка сзади зло сопела и ворчала, – А у тебя ребенок маленький, малохольная. Пусть вон сам cебя, вонючку, трет, ему уж лет пять, а то и шесть. Вполне может помыться.
– Отвали. Иди вон белье чистое принеси, а это вынеси. И ножницы дай.
Аля осторожно мыла ребенка, поставив его ножками в шайку. Он поскуливал, крепко держался за ее руку, но терпел. Завернула в полотенце, посадила на лавку, быстро стригла ножницами легкие, как пух волосенки, с отвращением смахнув с руки здоровенную толстую вошь. Снова мыла, сменив воду и таз. И когда окончательно вытирала румяную красивую мордаху и стриженную под ноль головку, малыш положил щеку на ее плечо и засопел… Уснул.
А в дверях толпилось еще с десяток замурзанных ребят.
…
В скрипучем автобусе было полно народу. Аля стояла в самом конце, вернее висела, держась за штангу и дремала. Ее мотало из стороны в сторону, но у нее не было сил открыть глаза. Потом она тряслась в электричке и проснулась только от того, что старушка – соседка по лестничной площадке, оказавшаяся с ней в одном вагоне, потрясла ее за плечо.
– Детка, милая… да что же ты себя замучила так… Давай сумку твою, а сама куклу-то подбери, ты уж ее всю в грязи вывалила. Дочурке везешь?
– Ага. Ей годик сегодня.
– Да больно уж мала еще деточка. Кукла, с нее ростом, небось. Вон какая. И где достала-то!
– Пусть будет! Нормально, она поймет. Кирой куклу назовем.
…
Дверь открыла Евдокия, улыбчивая, радостная, в фартуке и косынке, вытирая руки от муки. Пахло пирогами и домашним вином. Нарядная Ирка стояла в своем стульчике у стола, на темно-рыжих кудряшках был чудом закреплен огромный бант. За столом сидел отчим, в мундире и совершенно трезвый. Мать в шелковом платье в алых маках и высоко подобранными черными, уже седеюшими волосами, казалась молодой и счастливой. На столе в вазе букет роз, шикарная коробка конфет, темная здоровенная бутыль, несколько салатов, бутерброды с икрой и колбасой.
Казалось все уж и забыли про Гелю. Она тихонько прошла, села к столу. Ирка радостно запрыгала в стульчике, потянулась к матери, но, увидев огромную, взлохмаченную от долгой дороги, куклу, сморщилась и заревела. Отчим подхватил девочку на руки, сунул кучерявого медвежонка. И тихонько качал, посадив на острое колено, как на лошадку…
…
Ноябрь в этом году был на редкость противным. Правда, когда он бывает хорошим, этот последний месяц перед долгой зимой? Геля металась между дочуркой, интернатом и матерью с ее проблемами и вечной неустроенностью. Анна начала часто болеть, у неё крутило суставы, резко взлетало давление, и она по несколько часов лежала, положив мокрое полотенце на голову. В такие дни Аля (правда теперь, она уже почти забыла это свое, детское имя, и, как-то незаметно стала Ангелиной, Гелей. Казалось, что вместе с детской тоненькой шкуркой, она сбросила и своё нежное имечко) рвалась на части и часто брала Ирку с собой. Там, в светлой тишине класса, разместившись со всем своим нехитрым хозяйством на заднем ряду, девочка что-то лопотала на своем языке, пеленала медвежонка Мишку, перевязывала ему лапку и делала укольчик тоненьким карандашом. Ребята могли часами возиться с ребенком, они ее обожали.
– Петка, дай.
Девочка тянула к светловолосому Петьке ручку, в такие минуты тот готов был отдать все, что она просила. Но иногда голубые глаза мальчишки сверкали ревностью, особенно когда Геля нежно ласкала дочь.
– Какой-то он все ж сумеречный…
У злюки Верки был свой язык, которым она точно определяла каждого из воспитанников, и, несмотря, на вздорный характер и явную нелюбовь к детям, ошибалась редко.
– Ты бы держала Ирку подальше. Ишь – сверкает своими пуговицами.