– Вер, не дури. Несчастный ребенок. Ты знаешь, что он два дня в картонной коробке, завязанной веревкой провел, пока его не нашли? И не жрал дня три. А пил ли? Там все мозги перекособочило, его вытягивать надо, за уши, его любить сейчас надо, а ты злобишься.
– Ну ты у нас одна такая жалостливая, а все скоты.
– Ладно. Успокойся. Все будет хорошо.
…
Жуткий ор, переходящий в плач, такой знакомый и жалобный, натянул нервы до предела, и Геля бросилась на звук. Крик доносился из соседнего класса, где осталась Ирка с тремя воспитанниками рисовать красные звезды карандашом в альбоме. Геля вихрем влетела. На полу, вся трясясь, как в лихорадке, орала Ирка, показывая пальчиком куда – то в сторону. Петька стоял у окна, отвернулся и всем своим видом показывал, что он тут не при чем, и ему все до лампы. Двое ребят сидели на скамейке и испуганно смотрели на влетевшую воспитательницу. На полу, пришпиленный за лапы иголками, лежал кудрявый Мишка. Его мягкий животик был безжалостно вскрыт. Ошметки ваты валялись на полу.
Геля подошла к Петьке, присела. Взяла его за подбородок, повернула к себе. Он смотрел зло, упрямо вздернул голову.
– Зачем ты, Петь?
– А чо она? Лучше всех чтоль?
Геля обняла ребенка, крепко прижала к себе, поцеловала в макушку.
– Я тебя очень люблю. Честно-честно.
Петька заплакал…
Глава 2. Володя
Петька с того случая прилепился к Геле, как бездомный щенок к новому хозяину. Она тоже чувствовала близость к ребенку, но ребята косились, желающих стать поближе к учительнице было хоть отбавляй, и она старалась не выделять любимчиков. Ровная, одинаково строгая и одинаково не равнодушная к каждому, она возилась с детьми дни напролет, совершенно забыв о себе и совсем не задумываясь о своей дальнейшей судьбе. Но часто, вечером, устало присев на диванчик рядом с Иркиной кроваткой, она подолгу рассматривала дочкины черты. Изгиб маленьких темных бровок, упрямые скулы и высокий, немного квадратный лобик, уже сейчас перечеркнутый двумя тоненькими морщинками… Геля хорошо помнила эти морщинки. Сколько раз она удивлялась тому, что при резком движении, которое Виктор делал бровями вверх при удивлении и раздражении, на его гладком белом лбу вдруг появлялись две глубокие поперечные полоски.
…Ирка была похожа на отца, неожиданно и очень сильно. Геля часто ловила взгляд матери на дочуркином личике, та внимательно рассматривала ее черты, сжав губы в тонкую линию.
– Ну и что дальше?
Анна подошла тихо, почти подкралась, на лестничной клетке было шумно, соседи вечно включали пластинки на полную, Геля не успела затушить сигарету и неловко спрятала руку за спину. Мать знала, что она курит, но не любила это наблюдать.
– Что – что?
– Жить как собралась дальше? Или в монашки пойдешь? А может и правду тебе старой девой остаться, детей у тебя вон, и так полно.
– Мам. Чего ты от меня хочешь? Это работа. Я ее люблю, я детей воспитываю, что тут плохого?
– Ты чужих воспитываешь, а свою вон, на меня бросила. Там бабка письмо прислала, зовет к себе на лето. Поеду в апреле и Ирочку возьму. Меня мой замучил, хочу одна пожить. Он орет, но отпускает, что ему делать. А ты приезжай в июле, в отпуск. С ребенком побудешь хоть, кукушка.
– Хорошо, мам, езжайте. Ирке лучше там, молочка парного попьет. А я возьму побольше отпуск, за два года. Вместе все поживем…
– Там, в письме бабкином, записка тебе. От мужа. Ты хоть помнишь, что мужняя жена еще? И не торопись ответ давать глупый, о дочери подумай. Ирочка вон – отец вылитый. А он хорошо развернулся, начальник теперь. С квартирой. И тебя зовет, не забыл. Дурой не будь!
Геля с силой швырнула затушенную сигарету в жестяную банку, прикрученную к мусорке и, развернувшись, ушла к себе.
Письмо лежало на ее столе, прижатое Иркиным паровозиком. Геля вытащила записку, написанную на очень белом листочке четким мужским почерком. Покрутила в руках, зачем-то потерла между пальцами, ощутив гладкость качественной бумаги. Вдруг очень захотелось сразу разорвать лист на мелкие кусочки и она резким порывистым движением рванула записку раз… потом еще и бросила обрывки на стол. Села, разом обессилев, собрала их в кучку. И, сама не ожидая от себя, сложила, словно мозаику, тщательно разглаживая ладонью.
Виктор был краток, всего пара фраз, исключительно по делу.
«Я надеюсь, ты повзрослела, стала умнее, тем более, ты теперь мать. Поэтому прекрати дурить, приезжай. Для вас готова комната, поживешь пока с дочерью без меня, я уезжаю на полгода на север. Вернусь – попробуем сначала. Сейчас не до любовей, растет ребенок, ему нужна полноценная семья. Я тебя жду.