***
Пришла в себя я от того, что бабушка промакивала мне воспаленную физиономию холодным, мокрым платком и внимательно её рассматривала. Первый раз в её глазах я видела укор:
– Ну ты и вопила, дорогая. Как ослица.
В жизни бабушка не говорила своей «единственной внучечке» таких слов. Но я их точно заслужила, потому что вдруг, четко вспомнила истерику, которую устроила. Ужас потери, разочарование, обида – все хлынуло в мою бедную голову, и я думала только об одном – пойти! Пойти в цирк – любой ценой!
Я ползала и орала, цеплялась за мамины ноги, объясняла, обещала и снова орала. Но мама была неумолима. Отцепив от себя мои дрожащие, мокрые руки, она холодно посмотрела на меня:
– Ира, за свои плохие поступки надо учиться отвечать. Достойно. И уважать себя.
***
Дверь приоткрылась и я узнала эту осторожную тень. В мою скорбную комнату проник свет из коридора и хитрый глаз. Папа…
– Ну что, Голяп? Ты как тут? Я, знаешь, тоже не пошёл. И вот что еще… Хотел на Новый Год, да ладно!
Он подошел ближе и я увидела, что у него в руках чуть поблескивают новые, маленькие хорошенькие коньки.
– Ну-ка вставай. Пошли учиться…
На пустыре перед домом, была огромная замерзшая лужа. Папа держал меня крепко. и я плыла, как Одиллия и Одетта, купаясь в свете только что выглянувшей луны. Боль тихонько стихала, обида и недоумение чуть-чуть разжали хватку и я уже могла свободно дышать.
– Знаешь, Голяп. Мама держит слово. Всегда. Как ты думаешь – это плохо?
Я молчала…
Глава 5. Юрка
Гад Юрка уже замучил нас с Маринкой до смерти. Последний класс начальной школы подходил к концу, мы чувствовали себя уже очень взрослыми девицами, а этот поганец нас не принимал всерьез, в принципе. Особенно страдала Маринка, моя новая подружка – крохотный гномик с круглыми желтоватыми глазками без ресниц и длинными толстыми косами. Эти косы были постоянным предметом вожделения наших мальчишек, и один раз у нее чуть не оторвалась голова, когда Юрка прищемил пушистые хвостики с бантиками между партой и стулом. Маринку вызвали отвечать, она резко вскочила, голова дернулась, подружка завалилась назад, плюхнулась на скамейку, и заревела.
Наша РаисПална нарисовала жирную двойку по поведению в Юркином дневнике, но это давно не производило на чертова двоечника никакого впечатления. Красивые каллиграфически выписанные лебеди гордо плыли по глади истрепанного дневника этого балбеса стаями, он пытался срезать им головы тоненьким лезвием, но руки-крюки прорезали в страничках противные, предательские дыры. А вот и так мерзкий Юркин характер от этих двоек только ухудшался, он каждый день выдумывал все новые гадости, и фантазия его была неистощима.
Мы вытряхивали из своих пеналов дохлых мух, раздирали тетрадки, склеенные намертво между собой страницами обложек, доставали из чешек, оставленных в раздевалке во время физкультуры жёваные мякиши хлеба, выпутывали из волос комки какой-то дряни, которой этот паразит метко пулял из специальной трубочки.
Однажды, впав в отчаянье от очередной проделки, хлюпая носом от обиды, я побежала к маме в класс. Сопя и перебивая сама себя, долго рассказывала, преувеличивая и усугубляя детали поганого Юркиного характера.
– И он сказал, что я толстая и платье у меня мятое… На ж… пе!
Это был последний и самый страшный аргумент. Тут мама точно должна была ужаснуться от Юркиной грубости, сразу проникнуться и защитить меня от него навсегда.
Мама сидела прямо на столе и внимательно рассматривала мою, горевшую огнем физиономию.
– Так он прав,
Взгляд мамы скользнул по моему и вправду, поплотневшему последнее время тулову, я попыталась втянуть пузо, но оно не втягивалось
– Ты стала много сладкого есть, и – результат! Кто за диван вчера штук двадцать фантиков натолкал? А апельсины все кто перетаскал, на неделю купленные? И крошки от батона в постели не у меня ведь? А?
Она смотрела серьезно, но глаза у нее смеялись и искрили озорными лучиками.
– Ну-ка, подойди ко мне.
Она притянула меня за руку поближе, и растянула широкий подол моего платья.
– Надо же… Абсолютно мятая ж… па! Ведь не врал. А то, что у тебя воротничок серый, вместо белого – он не говорил? Вон, посмотри.
Она вытащила зеркальце и в глубине чуть мутного стекла я увидела щекастую физиономию, уныло нависающую над грязноватым воротничком.