Уже под утро через люк до меня донеслись низкие невнятные голоса. Следом раздался приглушенный удар, и опять стало тихо. Потом я услышал какой-то непонятный шорох, словно что-то тащили вдоль палубы. И снова тишина — если не считать тысячи ночных корабельных звуков. В другой раз любопытство заставило бы меня подняться наверх и все разведать. Однако теперь мое изнеможение было столь велико, а кровоподтеки так болели, что я остался лежать.
На следующее утро я не мог пошевелиться и никуда не пошел. Руки распухли, а при каждом вздохе болели ребра. Турок принес воды, но даже галета оказалась мне не по силам — хотя мой приятель и разгрыз ее своими желтыми зубами. За большим столом двое матросов с грохотом играли в нарды. Потом стало пусто, я лежал один и то задремывал, погружаясь в очередной кошмар, то вновь просыпался.
Днем меня разбудил звук шагов: кто-то спускался по лестнице. Когда туман рассеялся, я увидел мистера Хэрриота, который внимательно меня изучал.
— Ты вряд ли мне поможешь…
— Что-то?
Я мог лишь шептать.
— Ты ведь в последние несколько часов не поднимался на палубу, верно?
— Не поднимался, сэр.
— Правильно. Мы не можем найти мистера Холби. В последний раз его видели вчера за обедом.
Мистер Холби. Один из джентльменов. Я что-то смутно припоминал. Или это был сон? Нет, не сон.
— Сэр, сегодня рано утром я слышал какой-то шум. Возможно, мистер Холби тут и ни при чем…
Мистер Хэрриот ничего не ответил — лишь глазами показал мне, чтобы я продолжал.
— Наверху разговаривали двое. Потом раздался глухой удар, и что-то протащили по палубе. И опять стало тихо.
Выражение его лица не изменилось.
— Надеюсь, ты не хочешь мне сказать, что мистера Холби оглушили и выбросили за борт?
Я не совсем понимал, куда может меня завести разговор, и слегка забеспокоился.
— Нет, сэр. Я лишь рассказал о том, что слышал.
— Всплеск был?
— Не слыхал, сэр.
Я с трудом сел. В глотке пересохло. Ветер стал холодней, а качка усилилась. Через люк виднелись темные быстрые облака.
— Как тебя зовут, мальчик?
— Джеймс Огилви, сэр.
— Что же с тобой случилось?
— Меня вырвало на мистера Солтера.
В какое-то мгновение я испугался: его глаза словно вспыхнули весельем. И тут я подумал, что другой такой возможности у меня не будет. Движимый дерзостью и отчаянием, я сказал:
— А еще я умею читать и писать. Я читал „Жизнеописания“ Плутарха и знаком с „Началами“ Евклида.
Хэрриот уставился на меня в совершеннейшем изумлении, как если бы вдруг заговорил кочан капусты.
— Неужели? И в чем же, скажи, заключается теорема Пифагора?
— Квадрат гипотенузы прямоугольного треугольника равен сумме квадратов двух других его сторон.
Его изумление росло.
— И я нашел другое доказательство. Евклид пользуется сдвигами и поворотами треугольников, а я беру квадрат, построенный на гипотенузе, и рассекаю его на куски, которые могу уложить так, что получаются квадраты меньших сторон.
Я хорошо помнил, что как-то днем играл в эту игру в нашем сарае, а корова, боюсь, так и осталась недоеной.
Он молчал, не в силах осознать это явление — говорящий кочан капусты.
— Чудеса, да и только! О Пифагоре мы еще побеседуем, мистер Огилви. А пока — никому не говорите о том, что слышали прошлой ночью.
— Обязательно, сэр! Обязательно!
Уже на лестнице мистер Хэрриот еще раз обернулся и озадаченно на меня посмотрел. Его шаги затихли в отдалении, а я почти забыл о моих синяках. Без стыда признаюсь, что рыдал от счастья. Я рассказал джентльмену, что я не какое-то там отродье, не завсегдатай кабаков, который только того и достоин, что смерти от непосильной работы… Кто знает, вдруг Евклид станет моим спасителем?
Уже через час я, еле двигающийся, с кружащейся головой, был снова на палубе, вдыхал наполненный брызгами воздух и переполнялся радостным предвкушением. Как хорошо, что отправился в это плавание!
Долго радоваться своему везению — если таковое и имело место — мне не пришлось. Поиски пропавшего мистера Холби шли полным ходом. Турок заметил меня, и мы с ним и с Майклом отправились в глубь корабля. Путь нам освещали пропитанные смолой веревки. Судно все еще было мне незнакомо, и вскоре я перестал понимать, где мы находимся. Турок вел нас то вниз по лестницам, то вдоль темных проходов. Когда мы проходили мимо камбуза, запах дыма усилился. В самой глубине, уже под поверхностью воды, вонь стояла почти непереносимая.
— В днище просачивается морская вода, — объяснил мне Майкл.