Когда мы приблизились к церкви, старуха поплотнее окутала шерстяной шалью свои плечи и трижды перекрестилась покрытой узлами рукой, осеняя знамением сердце. Я провел ее через ворота, на которых находился серебряный барельеф с изображением Богородицы и святых, призванных охранять церковный двор.
Наконец мы достигли сводчатого прохода в главную базилику. Сквозь открытые двери доносился смешанный запах горящих восковых свечей и ладана. Пожилой мужчина шаркающей походкой шел рядом с нами, согнувшись над палкой. Несколько человек толпились вокруг гигантских свечей. Мы подождали, пока они отодвинутся, и тогда старуха взяла из деревянной коробки две тонкие желтые восковые свечки. Она дала понять, что одна свечка предназначается мне. Она едва могла дотянуться до подсвечника, так что я сам поставил обе свечи в бронзовые чашечки и зажег.
Я сделал глубокий вдох. Цель была так близка. Когда вдова склонила голову в молитве, я тихонько отошел прочь и скользнул в тень, никем не замеченный.
Церковь освещали огоньки свечей и слабый солнечный свет. Массивные белые колонны были соединены цепями, с которых свешивались тысячи сияющих серебряных экс-вото в форме частей тела, фруктов, голов и цветов. Дары верующих. Вся базилика была уставлена причудливыми, искусной работы канделябрами. Тяжелый запах ладана раздражал ноздри.
Слева от входа находилась рака Пресвятой Девы. Все было так, как помнилось мне: высокий, с белыми колоннами, алтарь, украшенный резными херувимами и орнаментами, а сверху, на красно-белом покрове, лежит икона. Моя цель — источник тайны и веры, а для кого-то — бич Божий, несущий ужасную гибель.
Уборщица, стоя на коленях, делала свою работу. Она ни на что не обращала внимания. Она видела слишком много туристов, чтобы запоминать их лица. Но сердце учащенно забилось, когда я взглянул на двух мрачных охранников.
Я долго смотрел на икону, разглядывая окружавшие ее цветы и свечи. А также — боковым зрением — охрану.
Двое туристов отчасти заслонили мне обзор. Женщина была одета в легкое полосатое платье, оставляющее открытыми полные, обожженные солнцем руки. Ее рыжеватые волосы торчали жесткими завитками из-под старой соломенной шляпы.
— Смотри, Харви. Вот она. Икона.
Харви не впечатлился. Он подошел ближе, чтобы посмотреть.
— Господи, Милдред, — произнес он, покачал головой и хихикнул. — И мы проделали такой путь, чтобы посмотреть на эту ерунду? Да в Греции их полным-полно. Посмотри только на все эти камни. Они не могут быть настоящими.
— Да… но ты знаешь, что эта икона и в самом деле исцеляет больных? Совсем как в Лурде.
Харви, кажется, это не убедило.
— Неужели ты веришь в эту чушь, Милли? — усмехнулся он и громко рыгнул. Я мог бы поклясться, что запах чеснока и пивного перегара заглушил тяжелый аромат ладана. Меня охватил стыд за моих соотечественников.
Харви — рослый, похожий на регбиста, здоровяк, но его брюшко и цвет лица доказывали, что он не прочь выпить. На нем были мятые клетчатые брюки и футболка, туго обтягивающая внушительный живот. Персонаж из мультика про Симпсонов, открыто демонстрирующий всем свой культурный уровень. На его лысой голове сидела рыбацкая фуражка. Он сдвинул ее на затылок и вытер пот со лба грязным носовым платком.
Харви еще не закончил выражать недовольство и нетерпение.
— Пошли. Кто видел одну такую дыру — тот видел все. Давай выбираться из этого вонючего склепа. Наверняка где-нибудь здесь можно выпить холодного пива.
Я подождал, пока они отойдут. Уборщица подняла голову и сделала исполненный отвращения жест, призывая их к тишине, а потом снова принялась оттирать и скрести мраморный пол.
У меня появилось время, но я знал, что его будет немного. Наклонившись над стеклянным коробом, я сделал вид, что целую реликвию. Нужно было торопиться. Я дважды щелкнул фотоаппаратом, одновременно запоминая расположение драгоценных камней, обрамляющих фигуру Девы Марии и Младенца Иисуса. Я приложил к стеклу свою записную книжку (в ней было восемь с половиной дюймов). Нечто вроде удобной маленькой линейки. Сама по себе икона была около фута — примерно как те огромные Библии, которые лежат на церковных кафедрах, хотя и не такая широкая. На золотой раме были выгравированы свитки; наверху сверкал серебряный крест, инкрустированный бриллиантами и поддерживаемый двумя маленькими золотыми ангелами. Икону трудно было разглядеть целиком из-за множества бриллиантов, жемчугов и прочих драгоценных камней. В сиянии свечей алмазы казались раскаленными добела призмами, полными света. Из-под них виднелись только незначительные фрагменты ликов Богородицы и Младенца.