Алекс откинулся на подушки. «Старый идиот, — выругался про себя Андреас, — дурак, хватит тянуть из него силы. Действительно, оставь все как есть».
— Фотис пытается втянуть его во что-то, — сказал Алекс. — Что-то связанное с этой чертовой иконой. Тебе что-нибудь известно?
— Узнал сегодня.
— Ты не имеешь к этому отношения?
— Нет.
— Откуда мне знать, говоришь ли ты правду?
— Это правда.
— Не дай втянуть его в это дело. Оставьте моего сына в покое. Скажи этому старому интригану, чтобы не трогал моего сына.
— Речь идет о музее. Я не вижу в этом никакого вреда.
— Ты думаешь, Фотис непричастен к этому назначению? У него везде своя рука.
— Не вижу здесь никакой выгоды для него. Если икона станет собственностью музея, это положит конец всем его надеждам заполучить ее.
— Так ли все просто на самом деле? Кто рассказал тебе об участии Мэтью?
— Фотис.
— И что он по этому поводу думает?
Алекс мыслил как ученый, неискушенный в интригах, заведомо ложных движениях, преднамеренном запутывании. Без сомнения, это была одна из причин, по которой он отвергал и отца, и дядю: не только потому, что лицемерие составляло значительную часть их жизни, но и потому, что его самого легко было ввести в заблуждение.
— Он доволен, — ответил Андреас.
— Я, конечно, не тайный агент, но начинаю беспокоиться, когда этот человек чем-то доволен. Не втягивай в это дело Мэтью.
— Но это его работа. — Для Андреаса работа была почти священным понятием.
Из коридора послышался голос Мэтью. Он что-то негромко говорил сестре. Выпрямившись, Алекс подался вперед:
— По крайней мере поговори с ним. Расскажи ему всю историю.
У Андреаса пересохло во рту. Что знает Алекс об этой истории? Кто мог рассказать ему? Не Фотис. Мария? Или он сам, в какой-то давний, выпавший из памяти вечер? Его сын пристально смотрел на него.
— Нет, этого ты не сможешь сделать, не так ли? Тогда просто скажи ему, чтобы держался подальше от этого дела. Он не станет слушать своего отца, но к твоим словам прислушается.
— Не уверен.
Мэтью вошел в комнату.
— Так что, сделаешь это для меня, отец?
Тысяча проблем одновременно столкнулись в мозгу Андреаса — и ни одна из них не имела решения, когда его сын вот так смотрел на него.
— Я поговорю с ним.
Мэтью дотронулся до плеча Андреаса и, когда тот обернулся, протянул ему бумажный стаканчике кофе. Старик почувствовал, как сжался его желудок и вверх пополз противный кислый вкус. Он поставил стаканчик на подлокотник стула, придерживая его рукой, отогревая свои закоченевшие пальцы.
— Твой Papou утомил меня, — объявил Алекс. — Вам пора собираться.
— Мы придем завтра.
— Завтра здесь будет твоя мать. Ей сообщат все без утайки. Кто знает, может быть, в следующий раз мы встретимся уже дома.
— Это было бы замечательно.
С этими словами Андреас поднялся — слишком резко, и ему пришлось ухватиться за край матраса, чтобы восстановить равновесие.
— Меня беспокоит твое состояние, Babâs, — тихо произнес Алекс. Андреас с неожиданной силой схватил сына за руку и сжал ее. Он уже восстановил равновесие и выпрямился.
— Я здесь единственный человек, о котором нет необходимости беспокоиться.
— Надо было мне позвонить в отель, — наконец сказал Андреас. — Надеюсь, они еще не сняли бронь.
Мэтью, воспользовавшись отсутствием машин на дороге, прибавил скорость.
— Глупо останавливаться в отеле, когда мама совершенно одна в огромном доме. Она с удовольствием примет тебя.
— Конечно, она не откажет, но это будет не совсем удобно.
— Тогда живи у меня. Квартира, конечно, небольшая, но свободная комната найдется. И к больнице значительно ближе.
— Тебе придется поверить, что мне будет лучше в отеле. Теперь скажи мне: что сообщила тебе медсестра?
— Ты всегда все замечаешь. — Они остановились на светофоре на Восемьдесят шестой улице. — О прогнозе мы не говорили — это только с врачом. Она сказала, что его могут скоро выписать. И еще предупредила, что, возможно, через неделю ему все равно придется вернуться.
«Лучше уж не возвращаться, — подумал Андреас, — но это зависит только от желания самого Алекса».
Они снова тронулись. Сейчас они проезжали мимо огромного освещенного здания из побеленного камня, украшенного колоннами и зубцами, увешанного огромными разноцветными растяжками, музея «Метрополитен» — музея Мэтью.
— Мы должны достать для него морфий, — сказал Андреас.