— Да.
Пройдя за деревьями немного на север, они подошли к тыльной стороне каменного здания. Там, невидимый в темноте, находился отдельный вход для служителей церкви. Пожар начался в передней части здания, но через высокие окна им было видно, что огонь уже охватил большую часть помещения.
— Поздно, — печально произнес Лефтерис.
— Нет! — Священник попытался протиснуться вперед капитана, но тот удержал его.
— Лефтерис прав.
— Я должен хотя бы попытаться. Икона…
— Это всего лишь крашеный кусок дерева. Забудь о ней.
Продолговатое лицо священника как будто нацелилось на Элиаса.
— Ты не прав. Все совсем не так, как тебе кажется.
— А как же?
— Но даже если ты прав, вера наполняет материальные объекты высшей силой. Богородица исцеляла страждущих веками; для этих людей икона означает очень многое.
Капитан не сразу нашелся что ответить. Ему всегда казалось, что в чудодействующую силу иконы могут верить только старухи; его отец всегда относился к таким вещам с насмешкой, как, впрочем, и к религии вообще. Местная детвора, когда подрастет, тоже отвергнет религию. Элиас не был коммунистом, но он принадлежал к тому миру, в котором наука стояла над предрассудками, где люди в своих поступках руководствовались отнюдь не верой в Богородицу. Это восприятие жизни привили ему Афины, но, возможно, он пробыл там слишком долго? Или возвращение сюда было ошибкой? Его молодые бойцы доверяли священнику еще меньше, чем он сам, но в моменты наивысшей опасности они обращались не друг к другу, как делали их братья-коммунисты, но к Богу, к Панагии, Пресвятой Богородице. Почему? Ведь священники и старухи не имели на них никакого влияния, так откуда же бралась вера? И где обрел ее Микалис? Ведь его отец был абсолютный безбожник. И как теперь Элиасу, сотворив такое, взглянуть в глаза истинно верующим?
— Слушайте.
Но сказать ему было нечего. В любом случае его слова не нашли бы отклика. И в этот момент капитан заметил в дальней части двора тени, двигавшиеся среди могил. Это были Мюллер и несколько солдат, искавшие вход с тыльной части здания. Они проделали уже значительный путь вокруг здания и через мгновение должны были столкнуться с партизанами. Отвлекшись, Элиас чуть-чуть разжал пальцы. Этого было достаточно. Священник вырвался из его рук, перескочил через разбитую стену и помчался к темному порталу. Капитан замер, не в силах кричать. Видимо, немцы узнали черную рясу и не открыли огонь, но один из солдат метнулся наперерез священнику, чтобы перехватить его.
— Стой, стой!
Слева от капитана грохнул выстрел — это был старый «манлихер» Спиро, — и солдат, тяжело осев, распластался на земле. Мгновение спустя выстрелы послышались с противоположной стороны; пули, отскакивая, крошили каменную стену, и партизанам пришлось пригнуться: немцы пытались найти прикрывавших. Микалис споткнулся об упавшего солдата, но восстановил равновесие и исчез в проеме двери.
Элиас, очнувшийся после начала боя, снова обрел голос и приказал своим людям рассыпаться вдоль стены и стрелять так часто, как позволяли их винтовки. Точность не имела значения. Кресты и узкие надгробия не могли защитить немцев. Их единственным спасением был угол здания. А поскольку с этой позиции могли вести огонь только один или два человека одновременно, все остальные представляли собой легкую мишень для партизан, что позволяло не обнаруживать скромную численность группы. Через несколько минут, когда сюда доберется немецкое подкрепление, они окажутся вчетвером против пятидесяти фашистов, но оставалась надежда, что священник выйдет до того, как это случится.
И вот вторая фигура перемахнула через стену и метнулась к двери. Элиас увидел черную рубашку и шарф; человек бежал быстро, низко нагнувшись. Коста. Что этот парень задумал? Он не питал особой любви ни к священникам, ни к иконам, но, как бы там ни было, уже был там, уже начал действовать. Капитан отшвырнул свой «энфилд» — времени на перезарядку не было, — выхватил пистолет и стал вслепую палить по теням, не жалея драгоценных патронов. Спиро и Лефтерис тоже прикрыли Косту, и тот вбежал в церковь.
Капитан Элиас присел, чтобы перезарядить раскалившийся пистолет и обдумать ситуацию. Если сейчас ничего не предпринять, дело может обернуться скверно. Спиро не должен был стрелять, но он, видимо, боялся за Микалиса. Убитый немец дорого обойдется деревне, если Элиас не уладит все с Мюллером. С тем самым Мюллером, с которым он сейчас перестреливается. Да, не лучшая отправная точка для переговоров. Да черт с ним со всем. Когда вернутся его люди, которые сейчас под руководством Змея забирают оружие, он пошлет к черту весь этот грязный план и убьет столько немцев, сколько сможет убить. Да, это была глупая затея, и виноват в этом был он сам.