В том предмете, который посвящаемая в левой группе держит в своих руках, он видит свиток, тогда как другие видят здесь повязку или митру. Равно, Шульце отрицает догадку, что юноша позади посвящаемой может быть архидиакон, между прочим потому, что архидиаконы появились только с IV века.
По мнению Шульце, фреска представляет фамильную сцену, для понимания которой у нас недостает, конечно, ныне средств, но которая имеет многочисленные параллели в христианском искусстве; тем не менее, Шульце объясняет группу налево отцом с двумя детьми, погруженными в поучительное чтение Священного Писания (в предмете, который держит стоящая впереди женская фигура, Шульце видит свиток – заметим кстати, совершенно правильно), тогда как стоящая на правом плане Оранта представляет мать семейства, уже умершую; равным образом, по словам этого истолкователя, и женщина, сидящая направо с младенцем на руках и повернувшаяся к группе, оказывается членом той же семьи: она, будто бы, имеет совершенно индивидуальные черты и затем носит коротко остриженные волосы, что совершенно невозможно в каких бы то ни было идеальных изображениях Марии.
Издание Вильперта представило наконец точный снимок (рис. 67) со всей фрески и удостоверяет нас, что предмет, находящийся в руках юноши, есть белая туника, снабженная двумя широкими пурпурными клавами; мнимая митра или повязка на голове женской фигуры оказалась сложенным белым покрывалом. Точная копия позволила также восстановить украшения из пурпурных клав на других одеждах, и широкая далматика Оранты оказалась вся пурпурного цвета, на котором ясно выделяется желтоватого цвета (золотой материи) клава, с вышитыми на ней разводами. Вильперт изготовил на месте фотографию в красках.
68. Фресковое изображение Божией Матери в катакомбах св. Прискиллы в Риме
69. Изображение св. муч. Василиссы Никомидийской († 309) в Ватиканском Менологии на 3-е сентября
Важнейшим результатом точного снимка данной фрески является ясный вывод, что сама сцена представляет посвящение девственницы; средняя фигура представляет умершую девственницу в образе Оранты; правая же фигура с младенцем (рис. 68) изображает Деву Марию с Младенцем Христом. Богоматерь изображена здесь с непокрытой головой, как дева, с рассыпающимися по плечам локонами; облачена в белую далматику с пурпурными клавами и коймами и сидит на кафедре, как во всех торжественных изображениях Mарии в римских катакомбах; ближайшее к ней изображение находится в катакомбе св. Петра и Марцеллина.
Самое изображение Девы Марии с Младенцем вылилось еще в простой наивно-интимной позе юной матери, кормящей грудное дитя. Оранта изображает умершую в блаженном успении, молящуюся за оставшихся на земле; она представлена и по размерам больше, так как она стоит впереди других. Вильперт видит в ней посвященную девственницу и при этом замечает, что если она держит на голове своей покрывало, а не окутана им с головой, как то было в обычае у замужних жен, то это обстоятельство не может еще служить возражением.
Напротив того, это положение так называемого покрывала является, по нашему мнению, лучшим и несомненным доказательством того, что в Оранте изображена посвященная девственница, и связывает настоящую сцену посвящения с восточным обрядом посвящения диаконисс. Дело в том, что мнимое покрывало совершенно ясно представляет обыкновенный орарь, при том древнейшего типа: длинного полотенца из льняной материи (из полотна), на концах своих вышитого поперечными пурпурными полосками и снабженного бахромой. О таком типе древнейшего ораря мы знаем из множества приводимых у того же Вильперта, но в другом месте, исторических свидетельств, знаем также и из многих древних памятников, перечислять которых в данном случае не имеем даже нужды.
Ясно, что профессор Вильперт, держась исключительно почвы латинских или, точнее, римских обрядов, связанных с посвящением девственниц, не ввел сюда греческих сведений о диакониссах (ср. миниатюру Ват. Менология на рис. 69). Но уже при первом взгляде всякому придет в голову указанный выше текст, что при обряде посвящения диакониссы орарь возлагается на нее не как на диакона через плечо, для употребления его при служении, но единственно как знак подобного литургического чина, возлагаемый или на шею и обоими концами на грудь, или как здесь, на голову, вместо покрывала. Очевидно, однако, что или для этой фрески, или вообще для Римской церкви должно сделать некоторое отступление, т. е. признать уклонение ее обрядов отчасти в сторону церкви Греко-восточной, что бывало, впрочем, частым явлением в период IV–VIII столетий.