Да, с тетками я до этого не воевал, не приходилось. И они ко мне относились спокойно, старая Шура всегда по голове гладила, земляным орехом угощала. А эта…
Глупая история, зря мы сюда полезли, в сорок восьмую. Если бы не полезли, не пришлось бы сражаться с Машей. Надо ее как-нибудь остановить. Хорошо бы холодильник на нее уронить. Или печь. Я направился на кухню посмотреть, что можно обрушить на эту…
Маша неожиданно резво поспешила за мной, воздух запах вяленой рыбой…
Я запнулся. Споткнулся, вернее, на ровном месте, нога все еще не слушается, пытаешься опираться на полную ступню, а она уже давно не полная. Растянулся на полу. Маша прыгнула ко мне, вернее, на меня. Бум! Казалось, что дрогнул весь дом, если бы попала, наверняка раздавила бы ребра. Я закатился под кровать, во тьму, в пыль, в снег.
Маша бродила по комнате, вокруг. Забраться на кровать у нее уже мозгов не хватало — мозги ведь тоже гниют. Интересно, с чего она вдруг оттаяла? Кто-то мне говорил, что мрецы не так просты, как нам всегда казалось. Что их надо изучать, потому что внутри у них целая куча полезной информации, может, ключ к бессмертию, лекарство от всех болезней. Что они очень тянутся к человеку, жить без нас просто не могут, а то, что иногда они пытаются человека зажрать, так это из-за мозговой недостаточности, любовь проявляют. И что они всегда одной температуры, одинаково прохладные и в жару, и в стужу…
Я ничего подобного о мрецах никогда не думал, я их успокаивал.
Вот и Маша, она давно соскучилась по покою, она хотела вернуться в свою постель и спать там. Без головы.
Сжечь. Прекрасный выход. Полфляги спирта осталось, жаль на Машу тратить, спирт в жизни очень и очень пригождается. С другой стороны, сидеть под кроватью унизительно, надо что-то делать. Я перевернулся на живот и пополз к другому краю кровати. Идея. Лестница скользкая, во многих местах наледи, крыша давно прохудилась, Маша устремится за мной…
Я выбрался из-под круглой кровати. Маша увидела. И кинулась. У нее уже появилась эта их мреческая походка — длинные тянущие шаги, словно на цыпочках идешь, и вместе с килограммами веса это выглядело глупо. Я заскочил на койку, пересек ее в три прыжка и оказался почти в коридоре. Маша развернулась и потянулась за мной. Я не очень торопился, старался, чтобы Маша не отстала. Выбежал на лестницу.
Маша тоже.
Наледи не понадобилось. Маша запуталась в ногах. Не думал, что ее падение будет настолько сокрушительно. Она вскинула руки, рухнула, с размаху ударившись о ступени. Туловище колыхнулось, левая рука подломилась в локте, голова выдержала — показалось, что даже ступенька сломалась, не голова.
Проехала по ним и поднялась. Нож вошел в громоздкое тело, из спины не показался, но Маша этого и не заметила. Она поднялась и снова рванула за мной.
Я спешил вниз, Маша тоже поторапливалась и, конечно, запнулась еще раз. В этот раз она издала какой-то звук
— Ох.
Почти по-человечески.
Несколько ступеней, и она ударилась о каждую, головой. Во всяком случае, когда она все-таки поднялась, голова у нее была не очень круглая и однородная. Но трупная Маша держалась, они упертые, эти мрецы, как что-то в башку вобьется, так только пулей выбьется. Перила в этом месте были не очень крепкие, проржавевшие совершенно, и я подумал, что можно столкнуть Машу вниз, пусть до первого этажа прогуляется. Перила ее не выдюжат — и полетит вниз с задумчивым свистом, а там шмяк, тело раздавит само себя.
Однако я почему-то ее не толкнул. Хотя и мог.
— Ох, — сказала Маша еще раз.
И остановилась, привалившись к стене. Вдруг. Только что она хотела меня загрызть, разорвать на кусочки и вообще уничтожить, и вот остановилась. Замерла, осталась стоять, помятая, погребенная сама в себе.
Я хотел вытащить нож, но подумал, что Маша может очнуться, так без ножа и остался.
Какое-то у меня странное настроение, наверное, от холода. Первый раз в жизни пожалел мреца. Точно, от холода. Мозг состоит из воды, она подмерзает, мозг не движется, все понятно.
Я спускался по лесенке мелкими шагами. Навстречу Егор.
Торопился. В фигуре у него присутствовало что-то странное и нечеловеческое, я выхватил его лучом и обнаружил, что из-за спины Егора торчат многочисленные рога. Жизнь приобретала дурацкий вкус и размер. Ничего удивительного. Одинаковость не может тянуться бесконечно, не может быть все время страшно, случается и смешно. И глупо.
— Собрал. — Егор потряс рогами. — Там еще осталось много…
— Они хоть настоящие? — спросил я.
— Вроде. Крепкие.
Егор постучал рогами о стену.