— Здравствуйте.
Саня поздоровался со всеми, но смотрел при этом на деда — он его немного побаивался. Дед ничего не ответил, лишь, моргнув, подсек Саню острым и цепким, как рыболовный крючок, взглядом выцветших глаз.
— А, и второй явился! — Вид у Бориного папы был сердитый, и Саня сразу же подумал, что сделал ошибку, придя сюда: надо было лучше к Соколу. — Тоже хорош, нечего сказать! Говоришь с ним — ну, совсем взрослый, а тут такую штуку выкинуть… Эх ты! Я думал, ты поумнее… Зачем ездили в Подгорск, а?
— Ездили? — Захваченный врасплох, Саня не знал, что ответить. — Ну… Ну… Так… Просто…
— Я же говорил, — Боря смотрел на отца исподлобья, не выпрямляя головы. — Там у них мальчишка есть один…
— Ма-алчать! — топнул ногой Николай Иванович. — Не тебя спрашиваю!
Но Саня уже понял.
— Мальчик там один, Федя Федоров. У него ультразвуковая модель. Свистнешь — она стоит. Свистнешь — она идет.
Он снова посмотрел на деда и осекся: жесткие губы чуть дрогнули в ехидной усмешке. Не верит!
Николай Иванович вновь заходил по комнате.
— Свистуны!.. Взять бы хороший ремень… Именины какие-то придумали! Разбойники! Родители им совсем нипочем. Что хотят, то творят.
— Ты сам такой был, — прозвучало с дивана.
Николай Иванович вздрогнул от неожиданности.
— Что? — повернулся он к деду.
— Сам, говорю, такой был. Нечего теперь глотку драть.
— Знаешь что, батя, — Николай Иванович едва скрывал раздражение. — Не порть мне ребенка.
— Ма-алчать! — вдруг гаркнул дед, совсем как минуту назад Николай Иванович, и встал, длинный, прямой, как жердь. — С кем говоришь! На отца голос подымаешь!.. Говорю, сам такой был, значит, был. Забыл, как летом в Медведихе мать тебе ворот на рубахе зашивала суровыми нитками, чтобы ты в омут на речке не сигал. А ты что? Ты все равно. В рубахе, в рубахе! Прибегал мокрый домой и еще врал, что в лужу свалился. Забыл?
— Батя, не надо, — примирительно сказал Николай Иванович и оглянулся на ребят. — Не место здесь.
— Ма-алчать! — Дед разошелся еще пуще. — Щенок ты отцу указывать. Я сам знаю, где место и где не место… Я тебе говорил, озорнику, будут у тебя самого дети — припомню. Вот я тебе и припоминаю.
Боря взглянул исподлобья на Саню и вдруг подмигнул. Саня моментально отвернулся: он и так еле сдерживал смех.
— Ну вот, батя…
Николай Иванович раздосадованно развел руками и вышел из комнаты.
Боря облегченно вздохнул:
— Все! — шепнул он Сане. — Теперь он быстро отойдет.
В самом деле, минут через пять Николай Иванович вернулся в столовую и, как ни в чем не бывало, сказал:
— Давайте ужинать, поздно уже.
За столом говорили обо всем, кроме поездки в Подгорск.
После ужина, предварительно пошептавшись с Борей, Саня подошел к Николаю Ивановичу:
— Можно, я у вас сегодня переночую?
Тот только сейчас понял:
— Ты еще не был дома?
— Папа сказал, что меня на порог не пустит.
— Сейчас же одевайся!
— Но папа сказал…
— Быстро! Я пойду с тобой.
На улице Николай Иванович остановил такси.
— Говори адрес… Ай-яй-яй! Вот сорванцы! Родители с ума сходят, беспокоятся, а они… Вот сорванцы!
Приехав на место, он скомандовал Сане:
— Ждать здесь!
И пошел в дом Саня остался во дворе, с замиранием сердца поглядывая на освещенные окна квартиры, за которыми тревожно метались какие-то тени. Ему было страшно — и не за себя. Почему-то стало казаться, что дома беда. Вдруг с мамой?.. Он гнал от себя эту мысль, но она упорно возвращалась. Ему даже стало казаться, что в хороводе теней за окном мелькают белые халаты, что он слышит крики, стоны…
— Мама! Мамочка! — горячо зашептал он. — Даю тебе слово, что больше никогда, ни за что… Честное пионерское… Вот увидишь!