— Здравствуйте, — произнес Саня упавшим голосом.
Сиволап на миг приподнял голову, буркнул «угу» и снова опустил Он был весь поглощен кроссвордом.
— Он тоже едет? — шепотом спросил Саня у Злобина.
— Да… Теперь тащи штатив Живо!
Они вдвоем перетаскали в автобус всю съемочную и осветительную аппаратуру. Злобин сел, закурил.
— Кого ждем? — спросил Саня.
— Бяшу. На склад побежал. За лампами.
Бяша был осветителем. Молодой парень с курчавой, в мелких завитушках, как у барашка, головой. Поэтому его и прозвали Бяшей. Он привык и нисколько не обижался. Даже удивлялся, если кто-либо вдруг называл его настоящим именем — Яшей.
— Фу, дьявол!
Сиволап швырнул «Огонек» на стол.
— Что у тебя там? — спросил Санин папа; он тоже сидел в режиссерской и просматривал какие-то бумаги.
— А ну, а ну, может, ты! — оживился Сиволап. — Гигантское тропическое дерево. Шесть букв.
— Баобаб, — неожиданно для самого себя произнес Саня.
— Баобаб? — Сиволап снова схватил «Огонек». — Б-а-о-б-а-б… Браво, Саня! Может, ты еще скажешь и столицу республики Мали?
— Я тебе скажу — дай мне хоть шанс сравняться с Санькой, — засмеялся папа. — Город Порто-Ново.
— Нет, папа… Порто-Ново — столица Дагомеи. А столица республики Мали — Бамако.
— Браво! — воскликнул Сиволап. — Шесть букв и в середине «м». Подходит. Браво!
Все рассмеялись, и папа тоже — чуть-чуть принужденно.
— Смотри-ка! — сказал он. — Оказывается, в твоем море невежества нет-нет да и попадаются островки каких-то отрывочных знаний.
Ему было неловко за себя и приятно за Саню.
Сиволап двинулся через всю режиссерскую к своему столу.
— За это тебе конфетка.
Саня содрогнулся.
— Нет, нет, спасибо, не надо!
Ему повезло. Сиволап по дороге посмотрел в окно и, позабыв об обещанной карамельке, крикнул:
— Бяша на горизонте! По коням!..
Они поехали в городской музей. Расставили аппаратуру, установили на штатив «Конвас» — киносъемочную камеру — и начали готовиться. Сиволап со Злобиным расхаживали по помещению с таким видом, словно что-то потеряли. Они забирались на стулья, столы, прикидывая, с каких точек лучше снимать. Саня не отходил от них ни на шаг и смотрел на Злобина влюбленными глазами. Одно только его возмущало: почему Злобин во всем соглашается с Сиволапом? Сказал Сиволап: «Этот кадр — двадцать метров» — и Злобин покорно записывает: двадцать метров. Сказал Сиволап: «План средний, с переходом на крупный» — Злобин и здесь не возражает. А Саня непременно бы сделал все наоборот. Вместо двадцати — десять. Вместо крупного — мелкий. Назло Сиволапу!
Он не удержался и сказал тихонько Злобину, когда Сиволап отошел на несколько секунд:
— Что он все командует? Как будто мы хуже него знаем?
Злобин ответил сердито:
— А ну, марш к «Конвасу»! — неожиданно нахмурился Злобин.
Пришла с большим опозданием директор музея — толстая, рыхлая, восторженная женщина в очках. Она бестолково металась по залу, словно кошка, у которой отняли котят. Всем старалась помочь и всем мешала. Правда, ей ничего не говорили, только морщились — все-таки директор. Саню она называла на «вы», и это ему так льстило, что он все время старался попадаться ей на глаза.
— Время, время! — подошел к ней Сиволап. — Где же ваша экскурсия?
— Сейчас, сейчас, товарищ режиссер, — засуетилась она. — Вообще-то мы открываем позднее, но я звонила в школу, договорилась. Они уже вышли. Обождите немного, еще совсем немножечко. А вы сами видели эти листовки? Пойдемте, я покажу — они там, у окна. Изумительная находка! Изумительная!
Но Сиволап лишь отмахнулся нетерпеливо и отошел — он уже видел листовки сто раз. Она осмотрелась, кому бы все-таки показать?
— Вот вам обязательно следует посмотреть, — тяжелой рысцой подбежала она к Сане, который стоял возле «Конваса», — ведь вы будете их снимать. Так лучше предварительно глянуть.
— Я не оператор, — скромно ответил Саня. — Я только помогаю.
— Пойдемте, пойдемте. И вам пригодится, какая разница!.. Такой текст! Такой восхитительный текст!
Директор взяла его за локоть и повела к стенду возле окна. Там лежал небольшой саквояж, похожий на такой, который носят с собой врачи, только очень старый. Рядом горка типографского шрифта — литеры совсем потемнели от времени — и пачка пожелтевших листков.
— Вот они! — торжественно произнесла директор музея. — Вот они, наши новые экспонаты. Шрифт для подпольной типографии и прокламации к молодежи с призывом восставать против Колчака.