— Ассамблею, — поправил Воробей.
— Ну, ассамблею… Поедут и передадут. Наши обязательно передадут!
— Передадут, — подтвердил Боря.
Из репродуктора, висевшего на стене, у двери, послышался голос: «Начинаем нашу вечернюю передачу…».
— Ой, ребята! — спохватился Саня. — Сколько сейчас времени?..
Он прибежал домой, обессиленный, потный, и, не раздеваясь, ворвался в столовую.
— Я здесь! — крикнул он, прерывисто дыша.
Мама посмотрела на папу, папа на маму, и оба удовлетворенно улыбнулись.
Было ровно семь.
IX
ВОРОБЕЙ И СОКОЛ
Утром мама сказала:
— Папа велел передать, чтобы ты был в студии в одиннадцать. Какую-то пленку там проявляют.
— Я не смогу, мамочка. У меня дело.
— Что за такие таинственные дела, хотела бы я знать? Носишься, носишься по городу целыми днями. То от книг не оторвать было, а теперь совсем их забросил. И уроки… Когда ты думаешь уроки делать, интересно? Три дня осталось.
— Нам не задали на каникулы.
— Ничего?
— Ничего… Елизавета Петровна сказала, чтобы мы не перегружались.
Мама засмеялась:
— А то, я смотрю, ты очень загружен…
На улице снова потеплело. Солнышко старалось вовсю, и зима опять заплакала горючими слезами. От теплого асфальта потянулся легкий парок. В тех местах, где тротуары уже просохли, возникли классики, начерченные мелом. Первые энтузиасты этого вида спорта прыгали на одной ноге, расстегнув шубки и тяжелые зимние пальто.
Всем было весело. Весна улыбалась прохожим, и они улыбались друг другу.
У входа в библиотеку Саню ждали Боря и Воробей. Они снова проделали весь вчерашний путь: раздевалка, вестибюль, зал. Только на этот раз здесь было гораздо меньше народа и за столом выдачи сидела не старушка, а мама Воробья.
— Обождите, ребята. Сейчас подойдет Констанция Сергеевна.
Констанция Сергеевна оказалась той самой старушкой, которая вчера встретила их так неприветливо.
— Вот эти? — спросила она у мамы Воробья и, подойдя к ребятам, улыбнулась: — Обиделись на меня?.. Вы уж не обижайтесь. Как раз до вас приходили двое — такие нахалы! Дайте нам «Медного всадника без головы» — и еще ухмыляются. Я подумала, вы тоже из их компании… Прошу за мной. В хранилище!
Старушка произнесла это слово торжественно и многозначительно. Вероятно, точно таким же тоном ученый-атомник приглашает гостей осмотреть свою гордость: какой-нибудь невиданный реактор или синхрофазотрон.
Они гуськом прошли две большие комнаты, уставленные полками с книгами, и оказались в третьей, точно такой же, как и две предыдущие, только, пожалуй, несколько более светлой и просторной.
— Лидушка, — сказала старушка женщине в черном халате. — Дай-ка им «Новейшую и полную поваренную книгу».
— Этим?!
— Ну что ж, раз их интересует. Посади их за стол у окна. Пусть здесь посмотрят. — Старушка пошла к выходу, но, вспомнив, остановилась. — А ты знаешь, где она лежит? На полке редких. Внизу.
— Знаю. Ее уже сегодня смотрели.
Саня встрепенулся. Смотрели?
— Кто? — не мог удержаться он.
Библиотекарша покосилась на него, но ответила:
— Археолог один. Басистов.
Археолог? Неужели…
— Рыжий! — воскликнул он.
— Как раз наоборот. Черный.
Нет, не тот…
— А зачем ему?
— Что у тебя, монополия на поваренные книги? — библиотекарша посмотрела на него сердито. — Руки чистые?
Ребята, как по команде, повернули к ней ладони.
— Идите к столу. Я принесу…
И вот перед ними лежит большой том, переплетенный в старую, всю потрескавшуюся, темно-серую кожу. Трое рук сразу хватаются за верхнюю крышку переплета.
— Так нельзя, — останавливает друзей Боря. — Порвем! Пусть Саня один.
Саня медленно открывает титульный лист.
— «Новейшая и полная поваренная книга, — читает он вслух. — Тысяча семьсот девяностый год».
Он переворачивает страницу. На следующем листе — овальная печать. «Из книг Ф. В. Федорова», — гласит надпись.
— Она! — радостно восклицает Саня.
— Она! — шепчет Боря.
— Она! — улыбается Воробей.
Ребята начинают листать страницы. Мелькают странные и непонятные названия блюд: «Пастернак с собайоном», «Стуфат по-итальянски», «Гусарская печень», «Марешаль из пулярки»…
— Вот это да! Не хотите попробовать?
Саня, смеясь, показывает пальцем на три строчки, набранные черным шрифтом: «Голова старого вепря и прочия жаркия, подаваемыя холодными на стол в день Светлаго Христова Воскресенья».