Прибежит папа, побледнеет, снимет шляпу и медленно опустится перед Саней на колени:
— Ах, мой бедный, несчастный сын! Зачем я продал «Каму»? Нет и не может быть мне прощения!
Потом мама с глухим рыданием упадет Сане на грудь, а он скажет тихо:
— Не плачь, мамочка…
Да нет, не сможет он ей ничего сказать! Он ведь будет мертвым.
Тогда пусть лучше летаргический сон. Они все будут думать, что Саня умер, а на самом деле ничего подобного — жив. И потом, когда они наплачутся вдоволь, он встанет и скажет, протянув к ним руки:
— О вы, встаньте и отряхните прах с ваших колен!.. Не плачьте, мать и отец! Не плачь, мой младший брат Дима! Я прощаю всех вас… Но только с условием, что вы купите мне новую «Каму». Или нет, лучше «Кварц-3».
А время идет, идет. Сколько он уже сидит на чердаке? Час? Или два?
Так и быть: если очень будут просить, он, пожалуй, пойдет обедать — зверски хочется есть.
Его, наверное, уже ищут по всему двору.
Саня пододвинул бочку к слуховому окну, забрался на нее и посмотрел вниз.
Никого нет! Странно.
Он обождал немного и снова выглянул в окно. Пусто! Почему же они его не ищут?
Сокол недавно рассказывал про передачу мыслей на расстояние. Как это называется? Похоже на телевидение… Телепатия — вспомнил! Нужно сосредоточиться и мысленно внушать человеку, что ему следует делать. И он сделает. Обязательно!
Попробовать?..
Мама! Мамочка! Ты должна сейчас выйти во двор и позвать меня обедать. Должна! Должна!..
Саня сосредоточивался так, что начинал весь дрожать. Но никто не выходил. Очевидно, сверху, с чердака, внушение не действовало. А может быть сначала требовалось хорошо поесть — чтобы было больше энергии.
Несчастный! Никто его не любит. Никому он не нужен. Если даже родителям все равно, пообедает он или нет… Сане стало так жаль себя, что хоть реви в голос.
На лестнице послышался шорох. Саня насторожился: идут! Нет, он согласится не сразу. Пусть сначала попросят как следует.
Увы! Всего-навсего кошка. Совершенно черная, без единого просвета. Она пролезла в щель под дверью и остановилась у порога, уставившись на Саню круглыми глазами.
— Кис-кис, — позвал Саня, обрадовавшись, что, кроме него, на чердаке есть еще одна живая душа.
— Мяу, — с готовностью пропела беспросветная кошка.
Она выгнула спину и подняла хвост, сделав вид, что страшно польщена вниманием Сани. Но как только он протянул к ней руку, прыгнула в сторону и… исчезла.
— Куда ты!
Саня прислушался. Где-то явственно раздавался радостный многоголосый писк. Котята!
Где?
Кошка была опытной и мудрой. Она устроила свою квартиру в углу чердака, под самой крышей, в таком месте, куда не мог добраться ни один мальчишка. Саня, опустившись на четвереньки, пробовал и так, и эдак, весь перепачкался, но ничего не добился.
— Дура! Я ведь только тебя погладить по спинке хочу.
— Мяу, — отозвалась кошка с издевательскими нотками в голосе.
— Ах так!
Разозленный, Саня кинулся в решительную атаку и… больно оцарапал руку. Между ним и кошкиным домом лежал какой-то острый металлический предмет. Найдя палку, Саня зацепил ею это что-то металлическое и подтащил к себе.
Почтовый ящик! Старый, весь заржавевший почтовый ящик, прибитый к доске.
Первым долгом Саня глянул вовнутрь. Пусто — как и следовало ожидать. А доска отличная! Просто замечательная доска — ровная, гладкая. Тяжелая — дуб, наверное. Надо отдать Борьке. Ему Пригодится. Ему все годится.
Он принялся отдирать ящик от доски. Гнилая жесть поддавалась легко.
И тут обнаружилось нечто странное. Между жестяной стенкой почтового ящика и доской лежало…
Письмо!.. Пожелтевший конверт. Марка царской России — нарисован двуглавый орел. Адрес написан быстрым небрежным почерком:
«Город Южносибирск. Первой гильдии купцу Ивану Васильевичу Федорову. Улица Комаровская, собственный дом».
А внутри что-нибудь есть?
Саня быстро надорвал конверт и поднес к свету лежавший там листок. На нем было выведено тем же небрежным почерком:
— «Иван! Смотри в «Новейшей и полной поваренной книге». Изыми как можешь скорее. Господь даст — свидимся.
Все тотчас же забыто. И кошка, и голод, и даже «Кама». Такое дело! Такое дело! Немедленно к Соколу!
Зажав находку в руке, Саня ринулся с чердака.
Жизнь снова обретала смысл.
II
ЧТО ТАКОЕ ТАОБОСКОА?
Саню все называли по-разному. Мама просто Саней, бабушка — Шуриком. Мальчишки во дворе чаще всего Зубом. В школе Елизавета Петровна называла его Сашей, все же остальные учителя по фамилии — Зубавиным. А у папы для него было целых два имени. Применялись они не как попало, а в зависимости от Саниного поведения. В обычные дни, когда все шло хорошо и никаких грехов за ним не обнаруживалось, папа величал его шутливо-ласково: «Сан Саныч». Ну, а если на свет божий выплывала какая-нибудь его проделка, то в течение нескольких дней он слышал от папы только холодное официальное «Александр», и это было переносить труднее, чем самое строгое наказание.