В конце концов они договорились, что мистер Медоуз въедет на следующий день.
Томми назначил свой приезд на шесть часов. Миссис Перенья вышла ему навстречу, дала несколько указаний по поводу его багажа служанке с дебильным лицом, которая пялилась на Томми, разинув рот, а потом проводила его в комнату, которую она называла салоном.
– Я всегда представляю моих гостей друг другу, – сказала миссис Перенья, лучезарно улыбаясь в ответ на подозрительные взгляды пяти постояльцев. – Это наш новый гость, мистер Медоуз. Миссис О’Рурк. – Чудовищная женщина-гора с глазками-пуговками и усиками одарила его лучезарной улыбкой.
– Майор Блетчли. – Майор смерил Томми оценивающим взглядом и механически кивнул.
– Мистер фон Дейним.
Молодой человек, очень скованный, светловолосый и синеглазый, встал и поклонился.
– Мисс Минтон. – Пожилая женщина, вся в бусах, вязавшая что-то цвета хаки, улыбнулась и хихикнула.
– И миссис Бленкенсоп. – Еще одна вязальщица. Женщина подняла лохматую темноволосую голову, отрываясь от задумчивого созерцания шапочки-шлема.
У Томми перехватило дыхание, комната пошла кругом…
Миссис Бленкенсоп! Таппенс! Это было невозможно, невероятно – но в салоне «Сан-Суси» сидела и вязала Таппенс.
Он встретился с нею взглядом. Глаза ее были вежливыми, чужими и отстраненными.
Томми не мог не восхищаться ею.
Таппенс!
Глава 2
Томми не помнил, как пережил этот вечер. Но он не позволял себе слишком часто смотреть в сторону миссис Бленкенсоп. К обеду пришли еще три постояльца «Сан-Суси» – супружеская чета средних лет, мистер и миссис Кайли, и молодая мать, миссис Спрот, которая приехала со своей маленькой дочкой из Лондона и явно тяготилась вынужденным проживанием в Лихэмптоне. Ее усадили рядом с Томми; она периодически сверлила его взглядом глаз бледно-крыжовенного цвета и, слегка пригнусавливая, спрашивала:
– Как вы думаете, теперь там стало безопасно? Ведь все возвращаются туда, не правда ли?
Прежде чем Томми успевал отвечать на эти бесхитростные вопросы, встревала его соседка с другой стороны, дама в бусах:
– Я считаю, что нельзя рисковать ребенком, вашей маленькой миленькой Бетти. Вы никогда не сможете себе простить, если что-то случится, а вы же знаете, что этот самый Гитлер заявил, что скоро он объявит Англии блицкриг, и я уверена, что он применит какой-то новый газ.
Майор Блетчли резко перебил ее:
– Сколько же ерунды болтают про этот самый газ! Эти ребята не будут тратить время на возню с газом. Бризантные заряды и зажигательные бомбы, как в Испании.
Весь стол ввязался в жаркий спор. Таппенс пропищала пронзительным и слегка дурацким голосом:
– Мой сын Дуглас говорит…
«Однако – Дуглас! – подумал Томми. – Интересно, почему Дуглас-то?»
После обеда – претенциозной трапезы из нескольких скудных блюд, одинаково безвкусных – все перешли в салон. Вязание возобновилось, и Томми пришлось выслушать длинный и чрезвычайно скучный рассказ майора Блетчли о пребывании на северо-западной границе Пакистана.
Белокурый молодой человек с ярко-голубыми глазами вышел, отдав короткий поклон на пороге комнаты.
Майор Блетчли прервал свой рассказ и легонько ткнул Томми в ребра.
– Этот парень, который сейчас вышел, – он беженец. Сбежал из Германии за месяц до войны.
– Он немец?
– Да. Немецкий еврей. У его отца возникли проблемы из-за критики нацистского режима. Два его брата сидят там в концентрационных лагерях. Так что парень вовремя сделал ноги.
В этот момент в Томми вцепился мистер Кайли, который начал бесконечный рассказ о своем здоровье. Повесть была настолько захватывающей, что Томми удалось избавиться от него лишь незадолго до сна.
На следующее утро Бересфорд встал рано, спустился к выходу и быстро зашагал к пирсу. Он уже возвращался по лужайке, когда заметил знакомую фигурку, возвращавшуюся с другой стороны. Томми приподнял шляпу.
– Доброе утро, – любезно начал он. – Э… миссис Бленкенсоп, я полагаю?
Рядом в пределах слышимости никого не было.
– Для тебя доктор Ливингстон[4], – ответила Таппенс.
– Как ты сюда попала, Таппенс? – прошептал Томми. – Это же чудо – просто чудо!
– Никакое это не чудо. Просто включила мозги.
– Свои, полагаю?
4
Таппенс намекает на известную историческую фразу, которую в 1871 г. произнес журналист Генри Стэнли, обнаружив наконец знаменитого исследователя Африки доктора Дэвида Ливингстона, которого все считали пропавшим: «Доктор Ливингстон, я полагаю?»