Пока что, файлы здесь, в офисе. Я поищу еще раз, если ты думаешь, что в этом есть смысл. Шансы слабые, на мой взгляд, но ты — босс. Надеюсь, твоя встреча прошла хорошо.
Позвони, как придешь домой.
Я сложила листки и положила в сумку. Больше из любопытства, чем чего-нибудь еще, достала телефонную книгу и поискала Тарин Сиземор. За десять лет, которые прошли после судебного дела, она могла выйти замуж, умереть или уехать из города. В таком случае, ее в книге не будет. На букву С я нашла десять человек с фамилией Сиземор, но никого не было с инициалом Т. или именем Тарин. Я переместила свои поиски в раздел учреждений и нашла ее: Сиземор, Тарин, доктор. Никаких указаний, в какой сфере она работала. Профессор университета, консультант по образованию? Лечит расстройства слуха или речи? Адрес был в центре Санта Терезы, с номером телефона. Я достала свою колоду каталожных карточек, сделала запись, вернула на место резинку и убрала карточки в сумку.
Я до сих пор не знала, что делать. Что, черт возьми, задумывал Пит Волинский?
Возможно, ничего хорошего. Если он вымогал деньги у женщин из списка, тогда им повезло. Он умер, и им не надо будет больше платить ни цента. Если он руководствовался другими мотивами, тогда чем? Мне следовало пойти поговорить с Тарин Сиземор, в надежде, что она знает, что происходит. Я находилась в режиме сбора информации, и буду принимать решение, когда у меня будет больше фактов.
Пока что, относительно “Хелли Бетанкур”, я беспокоилась, что передав ей контактную информацию Кристиана Саттерфилда, могла причинить ему вред. По крайней мере, мне следовало предупредить его. Я заперла офис и отправилась пешком в “Санта Тереза Диспэтч”, редакция которой находилась в шести кварталах. Мне нужен был свежий воздух, и движение помогло проветрить мозги.
Я думала, что была права, определяя социальный статус Хелли. Она выглядела богатой, и ее окружала аура высокого класса, которую невозможно подделать. Откуда она знала Кристиана Саттерфилда, и что ей было от него нужно? Я не могла вообразить, для чего ей могла послужить связь с условно-досрочно освобожденным, разве что она хотела пополнить свои счета ограблением банков.
Дойдя до здания “Диспэтч”, я вошла в лобби и поднялась по лестнице на второй этаж.
Архив газеты располагался в помещении, заставленном шкафами, ящики набиты газетными вырезками, начиная с 1800-х годов. Библиотекарем была женщина, по имени Марджори Хиксон, которой было за восемьдесят. Высокая и изящная, с серо-зелеными глазами, высокими скулами и белоснежными волосами. Я имела с ней дело много раз, и всегда она была приветливой и практичной.
— Как дела, Марджори? Давно не виделись.
— Это место — просто сумасшедший дом, и это тянется месяцами. В прошлом июле мы перешли с бумаги на новую электронную систему: слова, рисунки и графики, включая карты. Не спрашивайте, как это делается. Я понятия не имею. Я до сих пор частично пользуюсь старомодным карточным каталогом, но это другой вопрос. Раньше у нас были помощники, которые печтали заголовки на конвертах и вкладывали внутрь статьи. Файлы даже имели перекрестную индексацию, что было достаточно продвинутым. Теперь невероятно терпеливая душа, по имени Джон Поуп, обеспечивает перевод новых поступлений в электронный формат. Для меня это слишком.
— Эй, для меня тоже. У меня даже нет компьютера.
— У меня есть старый, который отдал мой зять, когда купил новый, но я ничего в нем не понимаю. Зять говорит, что компьютер дружелюбный для пользователей, но у меня есть для него новости. Было время, когда я управлялась с этой чертовой штуковиной день или два, но теперь не могу. Может быть, настало время уйти на пенсию. Мне будет восемьдесят восемь девятнадцатого августа, и мои лучшие годы далеко позади.
— Я уверена, что это неправда. Вы знаете больше, чем любой здесь.
— Ну, спасибо вам на добром слове, но я не так уверена. Это игра молодых людей.
Репортеры и редакторы в эти дни — все дети, не старше пятидесяти. Слишком много амбиций и энергии, на мой вкус. Они сквернословят, приходят на работу в джинсах, и большинство не может грамотно писать, но они очень любят свою работу, что больше, чем я могу сказать.
— Но что вы будете делать, если уйдете? Вы сойдете с ума.
— Да, это заслуживает беспокойства. Я не занимаюсь рукоделием, а много читать можно до тех пор, пока зрение не начнет слабеть. Кто-то советовал волонтерскую работу, но я об этом даже думать не хочу. Я привыкла, чтобы мне платили, и идея отдавать даром мое время и способности просто оскорбительна. Женщины посмелей меня десятилетиями боролись за равную оплату труда, и почему я должна зачеркивать их достижения?