Спустя несколько дней, я пришел в больницу раньше всех. Никого из моих коллег еще не было. Я зашел в палату к нашему пациенту и увидел удивительную картину. Щетина спала с его лица. Я поднял одеяло и осмотрел тело. Весь волосяной покров, кроме головы, остался на кровати. Я в полном недоумении. Уже через пол часа вся наша команда была у парня в палате. Что делать мы не знали. Достоверно известно одно, все метаморфозы пациента связаны с избытком женских гормонов.
Наша команда раскололась на два лагеря, одни предлагали начать давать парню тестостерон, другие были категорически против этого. Я тоже был против, поскольку мы не знали, как на эти инъекции отреагирует его организм. Эстроген и тестостерон вырабатывается в организмах обоих полов, соответственно преобладающий гормон и определяет пол человека. При избытке эстрогена у мужчин, организм начинает вырабатывать тестостерон, чтобы восстановить баланс. Загадка в том, что организм пациента ни коем образом не стремился выровнять этот баланс. С нашей стороны, влиять на эндокринную систему парня извне, было бы крайне рискованно. Поэтому я предложил ждать.
Мой друг меня поддержал. По большей части оттого, что сам не знал, что делать. Часть команды, что была за инъекции, категорически не согласилась с нами. В особенности один интерн. По сущности своей, он был радикалом. Он буквально кричал нам, что мы погубим парня. Я был уверен в том, что ждать – это правильное решение, однако, после скандала с недавним студентом, я засомневался. Если бы не демократический талант моего друга, мне бы пришлось уступить интерну.
Эту ночь я провел без сна в ординаторской, вместе с дежурными врачами. Я думал о нашем пациенте. То, что с ним происходит необъяснимо. Внутренний голос корил меня за то, что я бездействую. С другой стороны, меня посещало странное чувство. Чувство, что бедный парень вовсе не болен. Мне странным образом, начинало казаться, что причина его комы – это вовсе не болезнь, а то, что должно пониматься как нечто естественное. Я с детства не доверял эмоциям, они нерациональны, они волюнтаристски. Но сейчас я слушаю только их. И то, что они мне говорят, сдается мне, более чем логичным. То, что пациент попал в больницу – не болезнь, а следствие. Кома – не состояние, а условие. А метаморфозы – не деформация, а перевоплощение. Ждать. Ждать, наблюдать и записывать – это все что мы можем и должны делать. В конце концов, мы найдем ответы на все вопросы.
Всю неделю, состояние парня было без изменений. Меня это смутило. Это напоминало затишье перед бурей. Мы, и я в частности, начали сомневаться, правильным ли было решение – ждать. Это стало яблоком раздора в нашей команде. Все больше и больше врачей начали склоняться к решению начать давать парню гормоны. Мы решили дать болезни, или чем бы это ни было, еще неделю времени. Если за это время так ничего и не произойдет, то мы начинаем интенсивную гормональную терапию.
После нашего собрания мы все разошлись по своим кабинетам. Мы с моим другом решили немного отдохнуть, прогуляться и выпить кофе. Всю дорогу до кофейни стояло неловкое молчание. Мы так давно занимаемся этим дело, что я понемногу начинаю забывать, какого жить во внешнем мире. Этот случай настолько затянул нас, настолько увлек, что унылая личная жизнь и навязчивые бытовые проблемы отошли на второй план. Бодрящий, прохладный аромат ранней весны, шум двигателей автомобилей, унылые лица прохожих, занятых своими делами. Мы наслаждались этим моментом. И в то же время удивлялись, насколько необычна обыденность. Мой друг шел с легкой улыбкой на лице, будто расцвел на этом сером и унылом пейзаже. Позже он бросил на меня еле заметный взгляд. И я понял, что мы думаем об одном и том же. Как прекрасно, иногда бывает, наблюдать за этой удручающей, банальной и беспокойной, городской жизнью.
К сожалению, наслаждаться великолепием бетонных джунглей, нам оставалось не долго. Как только мы сделали по глотку прекрасной арабики, нам пришло сообщение из больницы. У нашего пациента начался припадок, очень похожий на анафилактический шок. Мы мигом вернулись в больницу.