– Отпуска отменяются! Завтра к нам должны прибыть заводские летчики с конструктором. Если позволит погода, будут полеты. Р-разойдись!
Летчики, впрочем, полагали, что утром их, наверное, отпустят: небо обложило облаками, и по туго натянутым палаткам мелко барабанил нудный дождь.
Но разбудила летчиков команда «Подъем!». Была слышна какая-то беготня и чавканье сапог по грязи. Приоткрылась у входа одубевшая пола брезента, дежурный охрипшим голосом повторил команду «Подъем!», и вскоре донеслась громовая команда Кожуховского:
– Выходи строиться! Быстро! Быстро!!
«Неужели самого конструктора и заводских летчиков в такую рань и ненастье принесло?» – подумал кое-кто. Выбежали из палатки, в темноте не сразу отыскивая свое место в строю, а Кожуховский уже объявлял:
– Первой эскадрилье снимать палатки, снести личные вещи и постели в сарай; второй, третьей и четвертой – рассредоточить самолеты по границе аэродрома; пятой – собрать лопаты и у ветряка рыть окопы для укрытия личного состава. Делать все, как по тревоге. Нас приедут проверять из штаба округа. Приступить к работе!
Шеститонные штурмовики, выстроенные в две линии крыло к крылу, растаскивали на руках – Кожуховский почему-то запретил запускать моторы, чтобы можно было разрулить. Трое поднимали на плечи тяжелый хвост, а человек десять упирались в кромки крыльев и толкали машины. В лагере рушили палатки. Мокрые постели и тяжелые чемоданы стаскивали на скотный двор. У ветряка рыли широченные окопы. Наскочивший туда Кожуховский такую работу забраковал:
– Что вы мне погреб копаете! Надо поуже, поуже… Чтоб только человеку туда протиснуться. Да с изломами… с изломами ройте!
Работали без перерыва до одиннадцати. Потом всех зачем-то собрали к ветряку, на котором был высоко подвешен репродуктор. Там прохаживался взад-вперед, заложив руки за спину, одетый в коричневый кожаный реглан комиссар полка Рябов.
Ровно в 12 часов все услышали:
– Среди ночи без объявления войны фашистские орды внезапно вторглись в пределы нашей страны…
Потом был митинг под моросящим дождем. Война… И снова полеты, полеты…
На пятый день войны пришел приказ: «Сегодня вылетаем на фронт!». Что так быстро могут послать на фронт, многим и в голову не приходило: ведь ни строем еще не летали, да и из пушек и пулеметов на полигоне никому и очереди выпустить не пришлось! Самих «эрэсов», которые должны подвешиваться под крыльями, тоже не видели, и как прицельно сбрасывать бомбы – никто представления не имел. В кабине на уровне глаз летчика была установлена трубка оптического прицела для стрельбы. Говорят, что с его помощью можно и бомбить, и заводские летчики знают, как это делать, но они из Воронежа так и не прилетели…
Курс на северо-запад
Четвертый штурмовой полк вылететь на фронт из Богодухова в тот же день не смог. Задерживали непредвиденные «мелочи». Начали, к примеру, вставлять в бомбоотсеки прибывшие по железной дороге кассеты для мелких бомб, а они туда – хоть плачь! – не влезают. Техники и оружейники во главе с инженером полка Борисом Митиным мучились с ними остаток дня и всю ночь, сбивая в кровь руки. Не скоро разобрались, что кассеты не взаимозаменяемые, а пронумерованы и каждая из них должна вставляться в определенный отсек.
А летчикам надо было срочно готовить для перелета карты. Нужных листов в штабе не оказалось, их можно было получить только в Харькове. Посылать за ними машину – потерять день, а самолет Харьков не принимает из-за сильной грозы. Невзирая на запрет метеослужбы, командир полка на свой страх и риск выпустил на связном самолете через грозовой фронт опытного летчика, старшего политрука Владимира Василенко с летнабом Яковом Квактуном. Те попали в полосу ливня. Обходя грозу, сбились было с пути, но увидели железную дорогу – и она вывела их на Харьков. Вечером началась склейка листов для 500-километрового маршрута. Получились огромные «простыни». Сложили их «гармошкой», а эта кипа в планшет не лезет! Пришлось резать на части.
Перелет предстоял нелегкий. Первая посадка для заправки была намечена под Брянском, в Карачеве. Штурманский расчет показал, что бензина едва хватит. Если случится какая-нибудь помеха на аэродроме, то даже уходить на второй круг рискованно. Но беда была не только в этом: у семи самолетов опытной серии продолжительность полета оказалась на несколько минут меньшей, чем у остальных. Такие «уникумы», между прочим, и достались самым молодым летчикам – Смурыгову и Шахову.