— Да мне угодно отыскать мою кузину, Алецию Альдини. Она изволит разъезжать верхом без позволения матушки, и, говорят, что она где-то в здешней стороне.
— Что это значит — в здешней стороне? Если вы думаете, что она где-нибудь в окрестностях, так ступайте по большой дороге.
— Но что тут толковать, caro mio[29], она здесь! — сказал Гектор, видя, что надо действовать решительнее. — Она в вашем доме или в вашем саду, потому что многие видели, как она сюда въехала… Да, Господи Боже мой, вот и ее лошадь. То есть моя лошадь, потому что она рассудила за благо взять моего скакуна, чтобы рыскать по полям, а мне оставила свою клячу.
Он насильно захохотал, но Нази, казалось, намерен был вести это дело иначе.
— Синьор, — отвечал он, — мы, кажется, не так коротко знакомы с вами, чтобы вы называли меня caro mio. Прошу вас обходиться со мной так же, как я обхожусь с вами. Сверх того, я должен вам заметить, что мой дом не трактир, а сад не публичное гульбище, куда могут заезжать все желающие.
— Если вы не довольны, signor conte, — сказал Гектор, — тем хуже. Мы, кажется, с вами давно знакомы, и я думал, что мне вполне можно заехать к вам. Я и не воображал себе, что ваша вилла — крепость.
— Каков ни есть мой дом, крепость он или хижина, хозяин здесь я, и прошу вас не забывать, что входить сюда без моего позволения нельзя.
— Per Bacco, signor conte![30] Вы, кажется, очень боитесь, что я попрошу позволения войти к вам в дом, потому что вы заранее мне отказываете и притом с таким видом, что это заставляет меня призадуматься. Я почти уверен, что Алеция Альдини у вас, и теперь начинаю надеяться, что она приехала сюда для вас. Скажите мне, что это правда, и я больше ничего не хочу знать.
— Никто не имеет права допрашивать меня, — отвечал Нази, — я этого никому не позволю. Тем более вы, синьор, не имеете права требовать от меня ответа насчет дамы, которую вы оскорбляете своими теперешними поступками.
— Э, помилуйте, да ведь я ее двоюродный брат! Она вверена надзору моей матушки: что теперь матушка скажет о ней ее отчиму, моему дяде, князю Гримани? Матушка моя — женщина пожилая и больная, нельзя же ей самой скакать за ветреницей, которая ездит верхом не хуже драгуна!
— Матушка ваша, конечно, не поручала вам с таким шумом отыскивать свою племянницу и самым неприличным образом расспрашивать о ней у всех прохожих. В противном случае попечительность ее была бы не покровительством, а оскорблением, и я почел бы долгом скрыть от ваших поисков девушку, родные которой оказывали бы подобное покровительство.
— Довольно, — сказал Гектор. — Я вижу ясно, что вы не хотите возвратить нам нашу беглянку. Вы точно старинный рыцарь, граф. Но не забудьте, что с этих пор моя матушка уже не может отвечать перед княгиней Гримани за поведение синьорины Алеции. Улаживайте это неприятное дело, как знаете; старайтесь за себя самого. Я о нем больше и знать ничего не хочу; я сделал всё, что можно и должно. Только прошу вас покорнейше сказать от меня Алеции Альдини, что она имеет полное право выйти за кого ей угодно; я со своей стороны мешать ей не намерен. Я уступаю вам мои права, любезный граф. Дай Бог только, чтобы вам никогда не пришлось искать свою жену в чужом доме: пример мой показывает вам, какую глупую роль играешь в подобном случае.
— Многие думают, синьор, — отвечал Нази, — что всегда есть возможность облагородить самое смешное положение и что глупую роль играет только тот, кто глупо поступает.
Ропот молодых людей, приехавших с Гектором, показал ему, что после этого строгого ответа отступить уже невозможно.
— Граф, — сказал Гектор, — вы говорите о глупых поступках. Позвольте вас спросить, что вы под этим разумеете?
— Понимайте как вам угодно.
— Вы меня оскорбляете?
— Вы сами должны знать. Это не мое дело.
— Но, я надеюсь, вы сделаете мне удовлетворение?
— Очень рад.
— Когда?
— Когда вам угодно.
— Завтра утром в восемь часов, на лугу Мозо. Моими секундантами будут эти господа.
— Очень хорошо, а моим — вот этот господин, мой короткий приятель, — отвечал граф Нази, указывая на меня.
Гектор посмотрел на меня с презрительной улыбкой и, отведя Нази и двоих своих товарищей в сторону, сказал:
— Однако, caro signor conte[31], это уж слишком! Теперь, как дело идет о дуэли, можно бы и перестать шутить. Мои секунданты — люди знатные: один — маркиз Мацорбо, другой — синьор Монтевербаско. Я не думаю, что вместе с ними может быть секундантом этот человек, которому я недавно давал двадцать франков за то, что он настроил фортепиано в доме моей матушки. Я, право, тут ничего не понимаю. Вчера открылось, что он имел интригу с моей кузиной, сегодня вы называете его своим коротким приятелем. Скажите же нам, по крайней мере, кто это такой?